Путь розы. Внутри цветочного бизнеса. Как выводят и продают цветы, которые не сумела создать природа - Эми Стюарт

Несомненно, сама по себе фиалка как цветок вполне мила и изящна, однако ее привлекательность в первую очередь обусловлена чудесным ароматом. Марк Гриффитс, автор журнала Королевского садоводческого общества «The Garden», цитирует статью из британской газеты конца XIX века. Там говорится, что «от железнодорожного почтового отделения начинает растекаться дивный запах, к восторгу всех путешественников», когда фиалки прибывают по железной дороге в главные города страны, и «тысячи городских клерков каждое утро появляются на работе со свежей бутоньеркой в петлице». Любой, кто хоть раз носил бутоньерку из фиалок, знает, как эти маленькие цветы могут подшутить над обонянием. Выделяемые ими эфирные масла содержат вещество ионон, которое, взаимодействуя с обонятельными рецепторами, делает нас невосприимчивыми к фиалковому аромату буквально через несколько вдохов. Нос перестает ощущать этот запах, он его просто не замечает. Поэтому мимолетная сладость фиалкового благоухания часто ассоциируется с юностью и невинностью: Ален Корбен в своей книге «Миазм и нарцисс» пишет, что юная дева «фиалкам может поведать о первом любовном томлении так же, как клавишам рояля»[29].

Итальянские иммигранты, приехав на Западное побережье США, увидели в этом возможность построить свой бизнес. Одним из первых калифорнийских садоводов, начавших разводить фиалки, был дед Дона, Доминик Гарибальди, прибывший в Сан-Франциско из Генуи в 1892 году с коробкой душистых фиалок под мышкой. В те времена, если в Сан-Франциско требовались эти маленькие ароматные цветы, их посылали поездом из Райнбека или с других ферм Восточного побережья. Прикинув короткую жизнь цветка и значительную стоимость доставки, Гарибальди понял, что в городе наверняка будет спрос на свежие фиалки. Очень быстро он обнаружил еще одно преимущество: зимний климат северной Калифорнии отлично подходил для выращивания фиалок на природе. Они не нуждались в теплицах для защиты от снега, который на Восточном побережье обычно выпадает в период новогодних праздников.

Гарибальди нанялся выращивать овощи на ферму рядом с Плейлендом, старомодным парком аттракционов, который когда-то находился на Оушен-Бич, Сан-Франциско. Дон, все еще привлекательный седоволосый человек крепкого телосложения, с блестящими синими глазами, рассказывал: «Начальник моего деда сказал: “Можешь забирать этот клочок земли под свои фиалки, но не забывай, что ты здесь для того, чтобы следить за моим урожаем”». В 1900 году Доминик перебрался в Колму, к югу от города. «Если окажетесь в Генуе, – продолжил Дон, – то поймете, что Колма выглядит точно так же. Тот же тип почвы. Здесь осело много генуэзцев». Выращивание фиалок в Колме пошло настолько успешно, что вскоре уже местные садоводы принялись зимой отправлять фиалки на Восточное побережье. Этому способствовало появление вагонов-холодильников, упростивших перевозку цветов. К началу XX века Калифорния стала главным игроком на цветочном рынке, поскольку ее климат позволял выполнять заказы на цветы вне зависимости от сезона.

Доминик Гарибальди преуспел в выращивании фиалок, но это было непросто. Одним из первых полученных уроков был урок о нюансах калифорнийского рынка недвижимости: в 1906 году Доминик начал строить дом в Колме и закончил его как раз за два месяца до землетрясения, разрушившего Сан-Франциско. «Но он не оставил своих попыток, – сказал Дон, – и продолжил строить теплицы, выращивать папоротник венерин волос, овощи и неизменные фиалки. В те дни выращиванием фиалок так или иначе занималось около сорока-пятидесяти семей. Но сейчас, насколько знаю, я остался единственным, кто продолжает их растить».

Дон разводит все те же фиалки, привезенные из Италии его дедом. В отличие от большинства цветов, их не отбирали по каким-либо качествам и не модифицировали генетически, заставляя расти выше или жить дольше. Их не опрыскивали духами.

Кроме фиалок, Дон разводит другие полевые цветы: ирис, дельфиниум, тысячелистник. «Каждый год мы выкапываем растения, привезенные еще дедом, и рассаживаем их снова и снова, – сказал Дон. – Я помню его наказ: “Не переставая сажай фиалки! Я прошел через ад, чтобы сюда с ними добраться”. Так что я сказал сыну и дочери: “Не хотите этим заниматься – не надо. Но пока вы в деле, ни в коем случае не бросайте фиалки”».

Сегодня фиалки пользуются спросом как цветы для особых случаев. В офисе Дона лежат журналы, страницы которых заполнены фотографиями фиалок. Цветы на них уложены в пышные венки в форме сердца в честь Дня святого Валентина, поставлены в крохотные стеклянные вазочки, служащие визитными карточками на приемах, и вплетены в свадебные прически и корсажи. Я встречала фиалки Дона на цветочных прилавках Юнион-сквер в Сан-Франциско. Они работают как безукоризненная приманка для туристов: недолговечные, редкие, незабываемые. Можно купить букетик за несколько долларов и носить с собой весь день, почему нет? В отпуске можно себе позволить. Если есть что-то, способное поднять над скукой и суетой обыденной жизни, то это букет фиалок.

Эти цветы особенные, потому что они растут на семейной ферме, требуют специального ухода и их невозможно найти где-либо дальше ста миль от места произрастания. До начала XX века большинство цветоводов работали так же, как Дон Гарибальди. Они выращивали цветы на полях, везли их на близлежащий рынок и пытались заработать всего на нескольких сортах, хорошо растущих в этом климате бо́льшую часть года.

Одно из самых красноречивых описаний раннего периода американского цветоводства принадлежит некому Майклу Флою-младшему. Он оставил дневник, который вел на протяжении четырех лет в 1830-х годах, работая флористом в семейном магазине – тогда так называли не только тех, кто продавал цветы, но и тех, кто выращивал их на продажу. (Когда-то, в 1782 году, Джеймс Барклай в своем «Полном и универсальном словаре английского языка» определял флориста как «человека любознательного и сведущего в названиях, культуре и природе растений».) Флой выращивал цветы прямо на Манхэттене, на полоске земли, тянущейся от 125-й до 127-й улицы, между Четвертой и Пятой авеню. Он начал вести дневник, когда ему было двадцать пять лет, и его гораздо больше интересовало чтение и коллекционирование книг, чем выращивание цветов. Целыми днями он разбирался с бумагами, касающимися семейного дела, а вечером писал: «Выставил к оплате какое-то количество счетов. Отец принимает оплату и хранит деньги у себя, а ведь фирма называется “Майкл Флой и сын”. Однако мне денег не перепадает. Если бы только отец сказал: “Майкл, ты так любишь книги, если хочешь, купи что-нибудь себе и своему брату”, – тогда бы я обрадовался». Но, несмотря на то что семейное дело казалось Майклу обузой, он ничего не мог поделать с очарованием самих цветов. Так он описывает цветущую камелию: «Один взгляд на нее приводит меня в восторг. Цветы у нее белые, как свежевыпавший снег, и лепестки настолько гладкие, что не хватит никакого мастерства, чтобы воссоздать что-то подобное… [лепестки] окаймлены бахромой, словно валентинка; они обрезаны так ровно, будто ножницами в нежной руке юной девы».

Флой, как и большинство флористов в те дни, не просто выращивал цветы, но как минимум часть из них продавал сразу на месте. Женщины в те времена часто жаловались, что им приходится пачкать в земле подол, заходя за цветами в теплицу. В больших городах вроде Нью-Йорка кроме теплиц встречались и цветочные магазины, продающие местный товар, семена, садовые растения, корзины, горшки и новинки вроде птичьих клеток или аквариума с золотой рыбкой. Манхэттен уже тогда был известен своим цветочным расточительством: Флой пишет о флористе, который сделал состояние на камелиях; по его словам, одна (несомненно, недалекая) дама носила букеты стоимостью по пятьдесят долларов за штуку (для сравнения: в те годы за шестьдесят два доллара можно было купить лошадь). Хотя магазины с розничной торговлей цветами в больших городах встречались все чаще, большинство цветоводов продолжало продавать свой товар непосредственно публике. В начале XX века для покупателей было обычным делом приобретать цветы у тех, кто их выращивал.