Брачные узы - Давид Фогель

Со дня, когда Гордвайль познакомился с Теей, прошло уже две недели. До их свадьбы, приходившейся на Лаг ба-Омер[3], оставалось десять дней. Необходимые свидетельства уже лежали в «отделе браков» общины, и баронесса каждый день после работы ходила к раввину, наставлявшему ее в вере Израиля. Это занятие было в ее глазах чем-то вроде спорта, и после каждого урока она, не без доли издевки, хвалилась своими познаниями.

Было решено, что Ульрих найдет себе другую комнату, a Tea после свадьбы переедет к Гордвайлю. Ульрих охотно согласился на это, хотя во времена всеобщего жилищного кризиса найти комнату было нелегко.

Большинство приятелей Гордвайля уже познакомились с Теей. Исключение составляла Лоти Боденхайм, под каким-то предлогом переставшая в последнее время бывать в их излюбленном кафе. Доктор Астель, стремившийся слыть «всё понимающим», нашел баронессу superbe[4], как он любил выражаться на языке Франции. Хотя она и происходит из древнего рода, сказал он, в ней незаметно признаков вырождения. Она естественна и здорова, «истинная Брунгильда»… А вот на Лоти Боденхайм, когда она впервые услышала новость о близкой женитьбе Гордвайля, напал приступ неудержимого смеха. В тот момент она была в кафе с доктором Астелем и Ульрихом. Она хохотала минут десять, замолкала на миг и начинала снова, пока не стала привлекать внимание остальных посетителей. «Ну и умора! — сказала она. — Ничего более смешного в жизни не слышала!.. Крошка Гордвайль женится на баронессе! А та большая и рыжая, вы говорите! Ха-ха-ха! Маленький барон! Мы еще дождемся от него погрома!» Доктор Астель попытался вступиться: «Что тут смешного, Лоти? Я действительно не вижу никакой причины для смеха…» — «Нет, вы просто не понимаете, насколько это смешно!» Когда же три дня спустя она случайно встретила Гордвайля на улице, лицо ее было осунувшимся и очень бледным, под большими серыми глазами пролегли синеватые круги, будто она только-только стала поправляться после тяжелой болезни. Она серьезно спросила его, верен ли слух о том, что вскорости он намеревается жениться, и, когда Гордвайль ответил утвердительно, смолчала. И почти сразу рассталась с ним, обменявшись несколькими ничего не значащими фразами.

Все эти дни Гордвайль ходил как лунатик. Все происходящее вокруг воспринималось им словно сквозь туманную дымку. По правде говоря, он вовсе не был так весел и радостен, как можно было бы предположить. Больше он походил на человека, озабоченного крайне важным делом, требующим сосредоточения всех душевных сил. К тому же ему и вправду нужно было позаботиться о некоторых мелочах, приобретших особую важность в связи с грядущими переменами в его жизни. А получить любой ценой хоть какую-нибудь должность стало насущной необходимостью.

За эти дни он неоднократно посещал будущего тестя. Несмотря на свои шестьдесят лет, барон был еще крепок, с прямой осанкой, седина почти не коснулась его головы, посеребрив лишь виски, что придавало ему весьма благородный вид. Кроме Теи у него было двое сыновей — Польди и Фреди, вторая жена, а также толстая и ленивая кошка в бело-серую полоску, которой он посвящал большую часть своего времени. Барон жил очень скромно на доходы от какого-то фонда, почти совсем обесценившегося после падения австрийской валюты в десятки тысяч раз, и на жалованье служившего в банке Польди. Гордвайль понравился ему сразу, и он несколько раз приглашал его на черный кофе и партию в шахматы, что, по словам Теи, было признаком особого расположения с его стороны.

С Теей Гордвайль встречался каждый вечер, большей частью в кафе. Как-то раз он ждал ее у дома на Йоханнесгассе, где она служила, однако это ей не понравилась. После скучной работы, сказала она, ей необходимо прийти в себя, и нет ничего лучше для этого, как прогуляться в одиночестве среди уличного гама… Хотя такое заявление показалось Гордвайлю странным, он подчинился ее воле и больше не приходил. Несколько раз они даже встречались в «Херренхофе», постоянном кафе Гордвайля и его приятелей. Там у них было назначено свидание и на этот вечер, но до него оставалось еще много времени, более четырех часов. Сначала Гордвайль попытался немного поработать, но, написав несколько строк, убедился, что сегодня он не в том настроении, и решил немного пройтись.

Город был залит весенним солнцем, деревья в городских садах и на улицах оделись пышным цветом. Гордвайль брел в свое удовольствие по улицам с непокрытой головой, трость в руке, та самая трость с серебряным набалдашником, которую как-то подарил ему доктор Астель и которая всю зиму дремала позади платяного шкафа и оживала только с пробуждением весны, чтобы до осени сопровождать Гордвайля в пути, словно замена шляпе, летом всегда остававшейся дома.

Оказавшись на Шоттенринге, Гордвайль вдруг решил зайти к жившему неподалеку сапожнику Врубичеку, у которого он не был уже несколько недель. Странная дружба связывала двух этих людей, которые, казалось, разнились всем, и возрастом, и образованием, и родом занятий. Года два назад Гордвайль жил в этом квартале и как-то раз, принеся Врубичеку ботинки на починку, походя завел с ним разговор. С тех пор он часто навещал сапожника, даже после того, как переехал оттуда.

Когда он вошел, Врубичек радостно вскочил ему навстречу:

— Наконец-то вы появились, господин Гордвайль! Я уж думал сообщить властям о вашем исчезновении! Где вы пропадали так долго?!

Гордвайль присел на квадратную табуретку с вдавленным лоснящимся сиденьем, обитым черной кожей, с которого сапожник смахнул, освобождая место, поношенные и покрытые засохшей грязью башмаки и грязные колодки с дырками для клиньев. А Врубичек снова взял на колени ботинок и продолжил прибивать каблук.

— Не раз собирался зайти к вам, да все не выдавалось времени, — сказал Гордвайль. — Как ваше здоровье? И здоровье вашей «старухи»?

— Отлично, отлично! — ответил тот радостно. — Все идет хорошо! По поговорке: «Коли сапоги впору, так и голова не болит». Иоганн мой женился в прошлое воскресенье, чего же больше, господин Гордвайль? Старикам в могилу, молодым к алтарю — так уж устроен мир. Старуха моя уже много раз спрашивала: где господин Гордвайль, что-то его совсем не видно? А я ей говорю: коли не приходит, верно, есть на то причина. Может, женился, пока суд да дело, и жена задерживает, может, делами занялся, как водится в этом мире.

— Делами как раз не занялся, — ответил Гордвайль с легкой улыбкой, — а вот жениться действительно собираюсь в ближайшее время. Пришла пора.

— Да неужто? Коли так, я желаю вам удачи и счастья! — сунул ему Врубичек заскорузлую руку. — Потому что вы ведь мне точно сын, господин Гордвайль. Как собственный сын! Это я и старухе своей недавно говорил. Очень я за вас рад! Холостяк, он ведь как непарный ботинок, я всегда говорю, какой бы дорогой ни был, ни к чему его не приспособишь… А вы, вам ведь скоро тридцать будет.