Брачные узы - Давид Фогель

Мгновение Гордвайль колебался. Он вспомнил, что ему еще нужно занять где-то денег на вечер. Наконец он все же согласился подняться к Лоти.

Дома никого не было. Лоти заглянула на кухню.

— Служанка, верно, вышла купить что-нибудь и скоро вернется, — сказала она.

Усадила Гордвайля в гостиной, а сама пошла приготовить чай.

Через минуту она вернулась, уже переодевшись в утреннее, голубое в цветочек, широкое платье-кимоно, и села на диван рядом с Гордвайлем.

Он проговорил словно про себя:

— Все-таки это действительно странно…

— Что странно? — удивилась Лоти.

— Я имею в виду эту случайную встречу. Я стоял на Кернтнерштрассе и собирался идти домой работать. И совершенно неумышленно свернул в эту сторону. Собственно, в противоположную сторону…

— Может, это вовсе не противоположная сторона… — сказала Лоти, многозначительно улыбаясь.

Гордвайль взял сигарету из открытой сигаретницы на курительном столике, Лоти поднесла ему спичку. Затем вышла и принесла на серебряном подносе чай, масло, фарфоровый молочник, полный молока, и булочки.

— Может быть, вы любите чай с молоком? Нет?

Тонкими, полными грации движениями она намазала масло на булочки и разлила чай по чашкам. Пили молча. Глухой гул, доносившийся с улицы, только подчеркивал тишину в доме. Слабые лучи солнца, пробившегося на миг сквозь облака, пробежали по клавишам большого пианино в углу, не отозвавшегося ни единым звуком. Лоти закурила сигарету, выдохнув дым прямо перед собой. Время от времени она искоса посматривала на гостя, словно пытаясь угадать его мысли. Вдруг встала, сделала шаг на середину комнаты, но передумала и снова села на место. Подобрала подол платья, словно ей стало холодно, откинулась назад, на спинку дивана, и так, полулежа, замерла на какое-то время.

Гордвайль спросил чуть громче обычного:

— Вашей матери не бывает дома после полудня?

— Иногда она идет в кафе или к какой-нибудь подруге. Она современная женщина, моя мать, даже больше, чем я. Вы ведь знакомы с ней, мне кажется.

— Да, я как-то был ей представлен.

Лоти снова чуть приподнялась и села прямо. Посмотрела на Гордвайля, как будто намереваясь что-то сказать, но не промолвила ни слова. Спустя минуту спросила о его работе.

— Да, я немного работаю, — ответил он.

И, словно внезапно вспомнив, что у него нет времени, вынул часы и сказал:

— Половина пятого. Мне пора домой.

Лоти откликнулась обиженно:

— Вы можете идти, если хотите… Никто вас не задерживает… Работа — дело важное, — добавила она с издевкой. — И всякое усердие похвально…

Она стала нервно теребить сигаретницу, вертела ее так и эдак, наконец попыталась водрузить на стоявший на торце спичечный коробок. В Лоти было заметно явное беспокойство, причины которого Гордвайль не мог постигнуть. Внезапно она разразилась громким прерывистым смехом, сорвалась с места и одним прыжком подлетела к окну. Остановилась там, приблизив лицо к стеклу. Сзади было видно, как время от времени легко подрагивают ее высокие плечи, она как будто едва сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. У Гордвайля возникло неясное чувство вины, подлинный смысл которого оставался скрыт от него. Он сказал, словно уговаривая ее:

— Вы ведь тоже хотели выйти, Лоти.

Девушка ответила не сразу. Помедлив с минуту, сказала, не поворачивая головы, что уже не хочет.

Гордвайль смутно ощутил, что надо бы остаться с ней еще немного. Может быть, хоть что-то прояснится в итоге. И все же будто помимо воли он встал и сказал:

— Однако, я должен идти!

Лоти проводила его в прихожую и молча, не глядя на него, протянула ему руку. У него создалось впечатление, что она с нетерпением ждет его ухода. Когда Гордвайль был уже на улице, наверху, во втором этаже отворилось окно; Лоти, высунувшись, провожала его взглядом, пока он не свернул на Лерхенфельдерштрассе. Но этого он не увидел.

По дороге домой Гордвайль старался разгадать причину странного поведения Лоти, но так и не сумел прийти к какому-либо выводу. Припомнил все, что говорил у нее дома: нет, в его словах не было ничего такого, что могло бы как-то обидеть Лоти. Наконец он пришел к выводу, что не было никакой причины, кроме ее раздражительности, и почувствовал к ней, к этой Лоти, легкое сострадание. В конце концов, она очень милая девушка, чудесной души человек, и он, Гордвайль, питает к ней самые дружеские чувства.

Небо тем временем наполовину очистилось от облаков. Между мутно-серыми сгустками туч открылись участки глубокой вымытой синевы. Гордвайль с радостью вспомнил, что до свидания осталось теперь не более трех часов, и бессознательно ускорил шаг, словно пытаясь таким образом быстрее преодолеть это пустое время.

Дома его ждало письмо от сестры из Америки, в письмо была вложена банкнота в десять долларов. Вот это ложка к обеду, подумал Гордвайль. Вернет немного долгов, и источники ссуд снова откроются для него. А главное, он придет на свидание не с пустыми руками. Кроме практической пользы Гордвайль увидел добрый знак в том, что нежданное это письмо пришло именно сегодня… Несомненно, с этого дня для него начнется новая, хорошая полоса.

Лавки менял в округе уже закрылись в этот час, но тут Гордвайль вовремя вспомнил, что обменять деньги можно и на вокзале. Затем он купил себе новый воротничок, еду на ужин и вернулся домой.

Одновременно с ним пришел Ульрих. Он тоже принес хлеб, масло и колбасу, и оба сели ужинать. Ульрих рассказал, что видел Лоти в кафе, она передавала Гордвайлю привет и просила его зайти сегодня вечером в кафе, если он будет свободен. Она сидела там с доктором Астелем и была в приподнятом настроении.

— Красивая девушка, — добавил Ульрих. — Особенно глаза, потрясающе красивые глаза.

— Да, красивая! — рассеянно согласился Гордвайль.

— Я слышал, что она уже обручилась официально с доктором Астелем, — сказал Ульрих и чуть погодя добавил: — Не думаю, что они подходящая пара.

— По-моему, такие вещи предугадать невозможно. Всегда происходит нечто неожиданное. И почему они неподходящая пара? Астель, судя по всему, сильно ее любит. И она его, конечно, тоже.

— Видишь ли, вот в этом я совсем не уверен.

— Да нет же, наверняка любит! — без особой причины загорелся Гордвайль. — Как же иначе? Она только немного эксцентрична. Это, однако, болезнь нашего поколения. Не одна она такая.

— Дело не в этом. Она превосходит его во многих отношениях. К тому же, мне кажется, она не любит его.

— Да откуда тебе знать? Напротив!

Однако в глубине души он чувствовал, что прав Ульрих, а не он.

После ужина Гордвайль поднялся и стал надевать пальто; Ульрих спросил, не заглянет ли он попозже в кафе «Херренхоф».