Дом без номера - Мария Бережная

Каждый год к зиме она вязала близняшкам и Катьке, которую звала только полным именем – Катерина, новые свитера. Дети ходили в них всю зиму и к весне из них непременно вырастали. Зато все холода их родители могли быть спокойны: дети не будут мерзнуть и болеть. А сами родители получали по большому пестрому шарфу из тех же ниток. Пусть они уже не дети, ну и что? Разве это повод оставлять их без подарков?

Плату Прядильщица брала упаковками горячего шоколада. И обязательно заказывала себе маленькую бутылочку ямайского рома на Рождество.

– А где ты научилась вязать?

– А шить?

– А вышивать тебя кто учил?

– А где ты нитки берешь?

Дети задавали вопросы один быстрее другого, Прядильщица на них никогда не отвечала. Она улыбалась и записывала мелом на черной доске размеры девочек. Значит, скоро будут новые теплые свитера.

В корзинке с шерстью негромко мурчал Варцлав. В то же время он сидел на коленках у Мими и дегустировал сливки в кафе у Цили. И, возможно, находился где-то еще – коты так умеют.

Скоро детвора, выпив по чашке горячего шоколада и получив по вязаному зайцу, побежала хвастаться подарками к Генриху, хотя Прядильщица искренне считала, что хвастаться нечем. «Зоопарк» она создавала машинально: кто-то рисует закорючки на обоях, кто-то обгрызает ногти – а она вязала игрушки. Около окна у Прядильщицы стояла большая корзина, и, закончив очередного мишку, жирафа или зайца, мастерица не глядя бросала игрушку в общую кучу, где новенькая устраивалась поудобнее и ждала своего часа быть подаренной.

– Знаешь, Варцлав, порой мне кажется, что я совсем невидимка, – начала разговор Прядильщица.

Кот приподнял голову, готовый выслушать и помочь.

– Даже к зеркалу иногда приходится подходить – здесь ли я еще? Наверное, я такой и родилась. Родители, заходя ко мне в комнату, не видели меня. Звали, а не видели.

Варцлав понимающе кивнул, хотя на самом деле он думал, что Прядильщице еще повезло: у некоторых не было ни родителей, ни своей комнаты, ни даже детства. И они не жаловались.

– Нет, я не жалуюсь, мне это совсем не мешает! Просто иногда немного надоедает. Хожу по улицам, и люди смотрят сквозь меня. Ношу яркую-яркую одежду, а они меня всё равно не замечают. Я могу пойти в любой магазин и взять всё, что хочу. Меня никто не остановит. Поэтому я и вяжу, и пряду, и вышиваю. Так меня видно, понимаешь?

Варцлав, конечно же, понимал.

Прядильщица подхватила кота на руки и подула ему между ушей.

– А знаешь, кем я работала? Белошвейкой. И еще плела кружево на коклюшках. А еще раньше я придумала фриволите. Это когда мне надоело прясть. Когда-нибудь потом я снова возьмусь за веретено, а то, кажется, уже забыла, как это делается.

Кот покорно терпел, когда девушка то прижимала его к груди, то опускала на колени и дула на шерсть.

– Меня ведь всё раньше устраивало. А вот сейчас – что-то не так. Я хочу, чтобы меня видели… Понимаешь?

«Ты хочешь не чтобы тебя видели, а чтобы тебя увидел он», – подумал Варцлав, а вслух только согласно мяукнул.

Прядильщица, подобрав подол длинного свободного платья цвета небелёного льна, не спуская кота с рук, стала нетерпеливо расхаживать по комнате. Вязальщица, Прядильщица и Вышивальщица не понимала, что твориться внутри нее. Веками она пряла, плела и шила, вязала и вышивала, и ее всё устраивало! Даже то, как люди раньше звали ее и сестер. Она с радостью свалила бремя могущества на чужие плечи и родилась человеком. Но что-то пошло не так: плотный кокон, который мастерица связала вокруг себя, вдруг стал тонким и прозрачным, и ей захотелось чего-то большего.

Прядильщица думала.

И Варцлав думал: «Срочно нужен дождь!»

Прядильщица наконец-то отпустила кота и, вытащив одну из спиц, которыми она, как шпильками, удерживала тяжелую косу, начала рыхлить землю в горшке с единственным цветком. Его как-то раз привез Генрих. Цветок любил солнце, а его листва отливала чернильной синевой.

Потом девушка села за пяльца. Ничто так не успокаивает, как вышивание крестиком! Про кота Прядильщица уже забыла, и Варцлав поспешно выскользнул из квартиры: ему еще надо договориться с Хлоей, чтобы та вытащила нужную карту из колоды и пошел дождь.

Хлоя не подвела – и скоро над домом нависла большая туча.

Вышивальщица (а сейчас она была именно Вышивальщицей, а потом уже Прядильщицей и Вязальщицей) взяла пакетик шоколада и, накинув палантин, выскользнула из квартиры.

Клик-Клак, открыв дверь, уже ждал ее.

Сталь его взгляда утонула в теплом золоте ее глаз.

Очень стараясь не дрожать – ведь он кожей ощущал каждую каплю дождя, падающую снаружи, как болезненный ожог, – Клик-Клак осторожно поцеловал тонкую ладошку девушки, погладил длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Самая большая смелость, которую он мог себе позволить.

– Я сварю шоколад, – тихо сказала Прядильщица, глядя, как и без того белое лицо Клик-Клака становится еще бледнее.

– Я нашел мандариновые цукаты. Давай попробуем добавить их в шоколад?

Прядильщица кивнула.

А потом она снова сидела у окна, уткнувшись подбородком в колени, и смотрела на дождь, а Клик-Клак – на нее.

Дом, ты слышал? Иногда они все-таки справляются сами! Это довольно неожиданно, особенно когда уже привык быть нужным всегда и везде.

Но я всё равно присмотрю за ними немного. Что? Да просто, для порядка. Мало ли. Нет-нет, я им не помешаю! Я тихонько.

«Старый Генрих… Старый-старый вояка Генрих!» – полковник смотрел в окно и с удовольствием предавался грустным мыслям. Когда их количество дошло до такой степени, что голова отяжелела и кресло-качалка начало раскачиваться без участия в этом самого Генриха, полковник встал.

Почему-то все в этом доме любят смотреть в окно. Как ни зайдешь к кому-нибудь из соседей в гости – хозяин обязательно стоит или сидит у окна.

Вот и сегодня, когда Генрих прошелся по соседям, чтобы прояснить планы на Рождество (этот праздник они всегда встречают всем Домом), он успел заметить, как шумная Софа с удовольствием переругивалась с Хаимом через окно – и у них было «пгактически лето»; Мими мечтательно сидела на подоконнике и общипывала герань; Клик-Клак настраивал телескоп.

Каждый смотрел в окно. Только Варцлав сидел на своем обычном месте – на самом верхнем ряду почтовых ящиков.

– Интересно, почему? – спросил полковник самого себя, чтобы хоть чем-то заняться.

На самом деле сегодня он принял одно очень важное решение. Безумно важное и неподъемно тяжелое. И теперь, когда он наконец-то наметил себе дорогу, как человек военный, полковник не мог с нее сойти, но как человек влюбленный, Генрих искренне пытался найти причину, чтобы отложить всё на потом.