Авантюрист - Сергей Шведов

— Именно поэтому, милостивый государь, я вам рекомендовал настоятельно не садиться за карточный стол. Либо играть только в подкидного дурака.

Беда Витьки Чуева в том, что он российский интеллигент. То есть человек, грезящий идеальным миром, но готовый принять несовершенства, особенно если они совпадают с его собственными пороками. Но, увы, пороки бывают не только у интеллигентов. Есть и другие категории граждан, претендующие на то, чтобы их недостатки стали несовершенствами окружающего мира. И, что особенно обидно, эти обремененные недостатками граждане гораздо активнее интеллигентов, и поэтому именно они перестраивают мир по своему образу и подобию, шокируя чувствительные души похабными поступками и преступлениями. И при виде творимого этими людьми непотребства интеллигентам остается только пускать слюни, осуждающе качать головой или верещать от ужаса.

— Ты циник, Феля, — осуждающе покачал головой Витька. — Я тебе всегда это говорил.

— Ты мне лучше о Язоне расскажи. Что это за человек, как он выглядит, какие у него привычки и какой круг знакомых?

— Да откуда мне знать круг его знакомых, — всплеснул руками Чуев. — Я его видел от силы раз пять. А по внешнему виду — человек приблизительно нашего с тобой роста и возраста, блондин, очень обаятельный, улыбчивый. Зубы прямо на загляденье. Словом, внешность артистичная. Очень хорошо чувствует партнера. Что позволяет ему без труда сходиться с людьми.

— С богемой, ты хочешь сказать.

— Ну пусть будет богема. Я понимаю, ты нас презираешь, но, согласись, без нас нет России. Именно мы придаем ей тот блеск и ту загадочность, которая так нравится иностранцам. Ну что такое Россия без нас? Нищая страна с сильно пьющим народом, с вечно коррумпированной властью, с бандюгами такого калибра, что, глядя на них, ужасается все цивилизованное человечество.

— Ты забыл еще одну категорию наших граждан — российских авантюристов. Дай срок, и мы еще заставим твое цивилизованное человечество рыдать и кашлять.

— Не сомневаюсь, — картинно раскинул руки Чуев, одновременно склоняясь передо мной в демонстративном поклоне. — Из-за таких, как ты, граф Феля, нас никогда не пустят в приличное общество. Мы так и будем прозябать среди нищих недообразованных народов.

— Дурак ты, Витя. И глупость подобных тебе становится чуть ли не главной проблемой российского общества. Богатыми и цивилизованными бывают только те страны, где правят бал авантюристы. А от трудов праведных не наживешь палат каменных. Мы бедны не оттого, что у нас много авантюристов и проходимцев, а потому, что мало. Да и масштаб их не тот.

— Жулики у нас и те не крупные, — ухмыльнулся Чуев. — Хотя воруют вроде бы десятками и сотнями миллионов.

— Миллиардами надо воровать, Витя, а лучше — триллионами. И не у себя дома, а за бугром. Вот тогда у нас будет жизнь светлая, цивилизованная и распрекрасная. А экономическими теориями дорога в ад вымощена.

— Ты чудовище, Феля. Ты потомок конкистадоров, шовинистов и империалистов. Это такие, как ты, виноваты, что все цивилизованное человечество при слове «русский» вздрагивает от испуга.

— Раз боятся, значит, уважают. Так зачем меня искал твой отец?

— Не знаю. К нему приехал партнер из Москвы. Возможно, хочет тебя с ним познакомить. Слушай, Феликс, держался бы ты от них подальше, это я тебе уже как друг говорю.

Предостерегал меня Витька почти искренне. Но именно почти. Поскольку главным было то, что можно будет в критический момент заявить во всеуслышанье: «я же тебя предупреждал». Обычное интеллигентское мошенничество. И вообще складывается впечатление, что отцом российской интеллигенции был Понтий Пилат — предупредил и умыл руки. Каждый в этой жизни передергивает на свой манер. И не надо подозревать наших интеллигентов в бескорыстии. Просто их корысть другого порядка — менее вещественна, зато более полезна для душевного здоровья.

Дверь мне открыла Нина Васильевна. Настолько милая и настолько интеллигентная женщина, что не совсем понятно, почему она выбрала в мужья такого человека, как Роман Чуев. Вот кого трудно заподозрить в интеллигентности. Конечно, в своем нынешнем обличительном раже я мог бы обвинить в неискренности и Нину Васильевну, но в данном случае выбор делала не интеллигентка, а просто женщина. И женское нутро безошибочно подсказало, что в лице Романа Чуева она найдет завидного самца, способного защитить рожденное ею потомство.

— Боже мой, Феликс, ты ведь в курсе, что Витю посадили?

— Для меня это новость, Нина Васильевна, поскольку я разговаривал с ним буквально пятнадцать минут назад.

— Ну не посадили, так посадят. Эти ужасные люди от него не отступятся. Вы не представляете, как это меня угнетает. Витя ведь мухи не обидит. А там — тюрьма. Не представляю, как он это переживет.

— Ваш сын, Нина Васильевна, вполне бодр и свеж. К тому же я точно знаю, что он никого не убивал.

— Даже случайно?

— Даже случайно, — подтвердил я. — И не думаю, что Виктору всерьез что-то угрожает.

Я очень хорошо отношусь к Нине Васильевне, гораздо лучше, чем к Роману Владимировичу, правда, нельзя сказать, что пользуюсь взаимностью. Особенно в последние годы. По-моему, Нина Васильевна считает, что авантюристу вроде меня лучше держаться подальше от ее сына. Во всяком случае, так она считала до минувшего воскресенья. Но после случившегося с ее чадом несчастья она, кажется, изменила свое мнение обо мне. Возможно, ей что-то намекнул Роман Владимирович, но печальные глаза ее смотрели на меня сейчас с надеждой.

— Роман Владимирович вас ждет. У него гость из Москвы.

Почему и Витька, и Нина Васильевна сочли своим долгом предупредить меня о госте, я, честно говоря, не понял. Но мне показалось, что сделали они это совсем не случайно.

Надо сказать, что Михаил Семенович Зеленчук не показался мне поначалу человеком, достойным такой настойчивой рекламы. Но так уж принято в русской провинции, что от гостя из столицы непременно ждут чего-нибудь судьбоносненького. Даже если фамилия этого гостя Хлестаков. Нет, за двести лет наша провинция, бесспорно, поумнела, да и столичные гости к нам едут не из Петербурга, а из Москвы, но тем не менее ощущение второсортности и зависимости от столичных хлыщей выветрится в нашей глубинке еще не скоро.

Внешне Михаил Семенович смотрелся вполне пристойно. Среднего роста, не сказать, что худой, но большого брюха еще не нажил. Возраст где-то между сорока и пятьюдесятью. Вальяжен. Лысоват, но до окончательной плешивости еще далеко. Уверен в себе. И доброжелателен особой московской доброжелательностью, которая для страдающих комплексом неполноценности провинциалов как нож острый, поскольку густо замешана на снобизме и презрении к малым сим.

— Феликс Строганов, — представил меня хозяин. — Я говорил вам о нем, Михаил Семенович.

Чуев-старший в присутствии столичного гостя держался свободно, как и подобает хозяину, и мне это понравилось. Что же до Зеленчука, то он глянул на меня с интересом, не более того. Руки не подал, лишь кивнул небрежно, как младшему секретарю значительного, но все же зависимого от центральной власти лица.