Кровавое Благодаренье - Валерий Петрович Большаков

— Где-то в середине марта.

— Дедушка Мороз, я тебя люблю!

— Эх! — крякнул дед. — Кабы не мои годы…

Ритин смех слился с Маринкиным хихиканьем, а часы всё стремительней докручивали стрелки, близя полночь.

Дед Мороз одарил каждого, опосля чего вынул две запотевшие бутылки шампанского, и велел Васёнку:

— Откупоривай, чадо, а мне пора!

Ухода Деда Мороза, похоже, никто не заметил. Дон Фернандо любовался новеньким «Ролексом», Инна и Наташа примеряли новые платья от Алика Зингера, а Лея была поглощена жилищным строительством…

…Мы со Снегуркой живо переоделись, вновь обращаясь в скучных смертных, и Баккарин-младшая спросила, смущенно запинаясь:

— А мне Дьед Мороз подарит что?

— На той неделе, Мариночка, — заговорил я с таинственным видом, — мы сходим в лыжный поход…

— О, в настоящих лижах⁈

— Ага, а потом…

— Прямо на снегу⁈ — не унималась Марина Сильва де Ваз Сетта.

— И прямо, и вдоль, и поперек! А потом я отведу тебя в одно место…

— В какое?

— В Институт театрального искусства!

— О-о… — черные глаза округлились, равно как и дивный ротик.

— Официальные прослушивания и просмотры — в мае, ну, а я неофициально. Покажу тебя Марку Анатольевичу!

— О, Мигел…

— Пошли, Марик, а то без нас отметят, — проворчал я, застеснявшись черного прилива обожания во влажном взгляде.

А из гостиной несся перезвон курантов!

Поплыл, остывая, набат, и гулко ударил колокол.

— Один! — хором закричали женщины. — Два-а! Три-и!

Дон Фернандо плеснул мне с Мариной, и протянул два шипящих бокала.

— Четыре! Пять! Ше-есть!

Хозяева и гости незаметно перетасовались. Донельзя счастливый Васёнок держал за руку Марину, ко мне тискались Юля и Рита, легкими касаниями напоминали о себе Инна с Наташей. Одна Лея сосредоточенно возводила второй этаж.

— Се-емь! Во-осемь! Де-евять!

— Миш! — моего уха коснулись теплые губы Риты. — А приглашение не на одну меня… Там еще и на сопровождающего! Поедем? М-м? А то я одна боюсь!

— Надо подумать, — улыбка оттянула мои щеки к скулам.

— Одиннадцать! Двена-адцать! Ур-ра!

Васёнок с Мариной увлеченно целовались, забыв о шампанском, а мы с Ритой сначала выпили. И этим тотчас же воспользовались Инна с Наташей — они присосались к моим щекам, зажимая в амурных тисках.

— С Новым годом, Мишечка!

Влажные Ритины губы, пахнувшие игристым вином, решительно прижались, закрывая мне рот.

— С новым счастьем!

Среда, 3 января 1996 года. День

США, Аризона, Коронадо

— Сейчас налево, Доби, — голос Синти звучал напряженно, но страха в нем не чувствовалось.

Добан Руни, сидевший за рулем здоровенного армейского грузовика, уважительно кивнул. Валко шатаясь, старенький, но крепенький РЕО М-35 съехал с трассы на узкое запущенное шоссе, уводившее в заросли колючего чаппараля.

Зимой темнело рано, и желтые овалы фар скакали по разбитому асфальту, как будто притягивая тьму со всех сторон. Самым светлым было густо-фиолетовое небо, где догорали последние отблески заката.

— Доби, можно спросить? — кутаясь в теплую куртку, Даунинг нахохлилась, глядя на дорогу.

— Конечно, мэм, — Руни покосился на «командиршу». Синтия не болтлива, зато знает цену справедливости — и ничего не боится. Даже бывалые вояки, обсуждая приказы Даунинг, сначала четко и быстро исполняют их. Потому как убедились — эта леди умна, толкова и смыслит в тактике «герильи».

— Доби… Бывает у тебя так, что ты морщишься, кривишься и думаешь: «Эх, зря я пошел в это ополчение!»

Водитель хохотнул, и задумался.

— Нет, мэм, — серьезно сказал он. — Мысли, конечно, всякие в голову лезут. Разве за ними уследишь? А только мой па всегда учил: «Держись, сын, той стороны, где правда!» Вот я и держусь.

— А то, что нас повсюду Нацгвардия гоняет? — Синти с интересом глянула на Руни.

— Мэм, — Добан снисходительно улыбнулся, — я, конечно, университетов не кончал, но карты знаю не только в покере. Гоняет! — фыркнул он с великолепной небрежностью. — А вы вспомните, где нас гоняли месяц назад — по югу Нью-Мексико! А теперь и в Западном Техасе гоняют, и в Аризоне, и в Калифорнии! И я… Только вы никому!

— Ну, ты же меня знаешь, — бегло улыбнулась Синти.

— Ну, да… — смутился Руни. — Я просто думаю иногда о будущем, и… Ну, представляю себя старым дедом, и как я буду внукам рассказывать про то, как от нас драпали нацгвардейцы… И как ополченцы вступали в Вашингтон! Пустой, брошенный, разграбленный… Зато всех гоняли уже мы, и власть была наша!

— Спасибо, Доби, — пробормотала леди Даунинг. — Знаешь, я долго работала в России, а русские говорят так: «Сила — в правде!»

— О! — воздел палец Руни, и вздрогнул, уловив впереди тусклый свет фар. Они мигнули и погасли, затем мигнули дважды.

— Это Меските, мэм!

— Тормози, и на обочину.

— Да, мэм…

М-35 съехал с шоссе, хрустя гравием, и весь караван из шести машин тоже подался на широкую полосу между асфальтом и шипастыми зарослями.

Синти спрыгнула с высокой подножки. Жмурясь, зашагала навстречу широкоплечему, бритоголовому человеку — слепящий свет фар бил ему в спину, смутно обрисовывая широкое плоское лицо с непременной сигарой, закушенной в уголку тонкогубого рта.

Меските Гомес. Отловить эту лысую бестию мечтает даже Интерпол, да все без толку — знаменитый контрабандист щедр, а вот предателей не прощает. Правда, как шепнули Синтиции друзья в ЦРУ, у Гомеса тоже есть свои принципы. Например, он никогда не тащит через границу мигрантов или наркотики. Брезгует.

— Буэнос ночес, амиго, — негромко сказала Даунинг.

— Буэнос! — ухмыльнулся Меските, выплевывая окурок. — Весь