Память Вавилона - Кристель Дабо

– Вот как? – вежливо отозвалась Офелия.

По правде говоря, ее куда больше занимала предстоящая встреча с безглавым солдатом, чем рассуждения Амбруаза.

– А кстати, известно ли вам, что ковчеги не подчиняются законам гравитации? Все небесные тела тяготеют друг к другу с той или иной силой в зависимости от их массы и расстояния между ними. Все – но только не ковчеги. Они сохраняют между собой постоянную дистанцию и вращаются в пространстве с одинаковой скоростью, в едином ритме, словно по-прежнему объединены в одно общее небесное тело. Ученые называют это явление планетарной памятью.

Офелия спросила себя: как ученые отнеслись бы к тому, что в расколе мира виновен злой гений апокалипсиса, заключенный в зеркале?

Амбруаз продолжал говорить за двоих и умолк лишь тогда, когда они прибыли на конечную станцию. Офелия запрокинула голову, и ей пришлось прикрыть очки ладонью от жгучего солнца, чтобы рассмотреть башню Мемориала. Ее гигантские размеры и ослепительно сверкавший стеклянный купол наводили на мысль о маяке, призванном озарять Вселенную. Крошечный ковчег, служивший основанием башни, казался смехотворно малым в сравнении с такой громадиной; какому безумному архитектору пришло в голову возвести над пустотой разрушенную некогда половину башни?! Сотни обезьян прыгали по лианам на ее стенах из грубого камня, которые то и дело исчезали в наплывающих облаках.

Офелия взошла на стилобат[9], и ее поглотила тень Мемориала. Статуя оказалась точно в том месте, которое было изображено на открытке, – перед широкими застекленными окнами у входа в башню.

– Вы именно ее искали? – спросил Амбруаз.

Девушка ответила не сразу. Теперь, когда она увидела статую вблизи, ей стало ясно, что та совсем не похожа на безглавого солдата из ее видéния. Да и вообще на солдата или просто человека – какой-то бесформенный идол, разъеденный эрозией и сплошь опутанный лианами, из-под которых выступал лишь носок железного кованого сапога, более гладкий и светлый, чем остальная фигура.

– Этот памятник можно считать общественным достоянием, не так ли?[10]

– Да, miss, – растерянно ответил Амбруаз. Он удивился еще больше, когда Офелия вручила ему свою сумку и сняла перчатки. Убедившись, что поблизости никого нет, она растерла влажные от пота ладони, чтобы высушить их. Чем ближе девушка подходила к статуе, тем сильнее она ощущала лихорадочную дрожь в позвоночнике – такое бывало всякий раз, как она готовилась пройти назад по времени. С каждым вздохом она все больше отрешалась от себя, и вот уже забыла о страхе, забыла о жаре, забыла даже, почему оказалась тут, и, когда наконец почувствовала абсолютную пустоту внутри, приложила руки к железному сапогу.

Тень Мемориала отхлынула, как морская волна, солнце в небе начало клониться обратно к востоку. День уступил место прошедшей ночи, ночь обернулась вчерашним днем, и время взорвалось под пальцами Офелии. Это были уже не ее пальцы – а сотни, тысячи чужих пальцев, гладивших сапог статуи, день перед днем, год перед годом, век перед веком.

Чтобы найти удачу.

Чтобы преуспеть.

Чтобы исцелиться.

Чтобы посмеяться.

Чтобы возвыситься.

Чтобы выжить.

И внезапно, когда Офелия уже почти растворилась в этом множестве неизвестных рук, она обрела свои собственные. Вернее, они были ее руками, но не принадлежали ей. Она смотрела на статую своими глазами, но и они не принадлежали ей. Солдат из блестящего металла гордо вздымал ружье над кустами цветущей мимозы, над несуществующей головой, снесенной снарядом, над разрушенным фасадом школы.

– Miss? – беспокойно окликнул ее Амбруаз, подогнав ближе свое кресло.

Офелия взглянула на свои руки – теперь действительно свои, сотрясаемые дрожью. Значит, это началось снова. Она проникла в прошлое Бога, как в свое собственное. Девушка подняла голову к куполу Мемориала, высившегося на месте школы, разрушенной войной. Да, всё так… Вот и кусты мимозы, обрамляющие центральную аллею: Офелия не узнала их просто потому, что на открытке они еще не расцвели.

Обезглавленный солдат. Золотистая мимоза. Бывшая школа.

– Это здесь, – прошептала она.

Здесь она пройдет по следам Бога. И здесь она пройдет по следам Торна.

Офелия давно уже примирилась со своим малым ростом. Но, войдя в здание Мемориала, ощутила себя совсем крошечной. Внутри башня представляла собой огромный атриум, окруженный до самого верха кольцевыми галереями. Солнечный свет, лившийся сквозь бесчисленные стеклянные грани купола, играл яркими бликами на корешках книг, очках читателей и металлических телах роботов. Здесь царила такая глубокая тишина, что шелест перевернутой страницы звучал как удар грома. У Офелии закружилась голова, когда она увидела, что в башне нет ни лестниц, ни лифтов: посетители поднимались на верхние этажи по широким вертикальным воздушным коридорам. Читальные залы располагались на всех уровнях, вплоть до самого купола. Это зрелище – несчетное множество людей и книжных собраний – было еще более фантастическим, чем путешествие с ковчега на ковчег через мужской туалет. Так с чего же ей начать поиск?

– Вы какую сторону предпочитаете, miss? – тихо шепнул ей Амбруаз.

– Что значит – какую?

– Одна половина Мемориала отведена наследию Вавилона, а вторая – наследию других ковчегов. У нас все общественные здания состоят из двух таких частей.

И Амбруаз указал ей на медный желоб, вделанный в круглую площадку атриума и разделявший ее по диаметру на две равные половины. Эта линия также обозначала временну´ю разницу между оригинальной частью здания и реконструированной, возведенной после Раскола.

– Меня интересует прошлое Вавилона, – ответила Офелия, повернувшись к старинной половине.

В центре атриума Офелия увидела статую-робота; она непрерывно кланялась, приветствуя входивших посетителей. Надпись на ее цоколе гласила, что это памятник первому Светлейшему Лорду, меценату, вложившему средства в строительство Мемориала, и кончалась высокопарной максимой: «Знание служит миру и прогрессу».

Взглянув наверх, Офелия увидела под стеклянным куполом паривший в невесомости гигантский глобус древнего мира – еще не расколотого, но уже забытого. Мира, чьи тайны девушка твердо решила раскрыть, несмотря на любые препятствия.

Она испуганно съежилась, увидев, как кресло Амбруаза въехало на круговой пандус, позволявший сменить горизонталь холла на вертикаль воздушного коридора. Через несколько мгновений кресло начало скользить вверх, вдоль стены, так плавно, что даже тюрбан на голове юноши не сдвинулся ни на миллиметр.