Снежная пантера - Виктория Лайт

— Зачем ты рисуешь меня на полу? — звонко рассмеялась леди Линн. — Думаешь, отцу понравится твой рисунок? Разве ты забыл, что он хочет иметь мой портрет?

Йен поник. Как можно забыть такое? С каким рвением взялся он за портрет шотландки! Руки дрожали от желания перенести ее неземную красоту на холст. Йен знал, что потом, даже не имея леди Линн перед глазами, он сможет по памяти восстановить ее портрет для себя, чтобы любоваться им в любое время дня и ночи.

Но впервые в жизни Йен ощущал собственное бессилие перед холстом и красками. Линн сидела у окна в темно-синем платье, которое как нельзя лучше оттеняло ее светло-молочную кожу и распущенные рыжие волосы. Она сама выбрала платье, прическу, позу, да и кто посмел бы хоть в чем-либо указывать Линн Макрой! Она смотрела на Йена, чуть склонив голову на бок, и кроме пары неуверенных мазков он ничего не сумел сделать в первый день. Линн завораживала его, лишала его руки волшебной силы, заставляла забыть о том, кто он и где он… Йен приказывал себе и не подчинялся, брался за кисть и бросал ее снова… Данслафф с позором прогонит меня, судорожно билась в голове одна-единственная мысль, и я больше никогда не увижу ее…

И второй, и третий день прошли без всякой пользы. Как только Линн усаживалась в кресло у окна, руки отказывались повиноваться Йену. Она смотрела на него немигающим взглядом и, казалось, догадывалась обо всем. Несколько раз Йен улавливал тень насмешки на прекрасном лице девушки, и тогда горячий стыд окатывал его с головы до ног. Неужели она понимает, что ему нет никакого дела до портрета и что он испытывает физическое наслаждение, находясь с ней в одной комнате? Да, она должна знать все… Разве ее не постоянно окружают влюбленные мужчины, разве ради нее не совершаются каждый день безумства? За эти дни Йен достаточно наслушался историй о том, как Аллан Шоу из клана Шоу нырнул в ледяную воду, чтобы добраться до легендарной пещеры Отшельника и добыть для Линн таинственную жемчужину молодости, или как Гектор Мак-Леод стал монахом, когда Линн отказалась выйти за него замуж? Слышал Йен и более жуткие истории о Роберте Фергюсоне, повесившемся под окнами Линн, или Гарольде Уолласе, бросившемся со скалы… А сколько мужчин с ее именем на губах погибали в кровопролитных битвах, известно было одному Господу Богу, да самой Линн!

На четвертый день красавица соизволила поинтересоваться результатами работы. Йен показал ей набросок, который он сделал по памяти. Не имея Линн перед собой, он, по крайней мере, мог рисовать! Но какое жалкое зрелище представлял собой этот набросок по сравнению с оригиналом! Конечно, физическое сходство было налицо, но Йен, как ни старался, не сумел передать то, что составляло самую сущность Линн. На картине была посторонняя девушка, с правильными чертами лица и кудрявыми волосами, милое красивое создание, не имеющее ничего общего с живой Линн Макрой.

Она молча разглядывала рисунок, а когда наконец повернулась к притихшему Йену, на губах ее играла язвительная улыбка.

— Сэр Эрик говорил мне, что ты отлично рисуешь, англичанин! Выходит, он солгал мне?

Йену стало трудно дышать. Леди Линн стояла так близко от него, что стоило ему только протянуть руку, и он бы дотронулся пальцами до ее нежной кожи. Она щурилась, а ее полные губы чуть дрожали, будто от сдерживаемой ярости или… желания. Йен не мог понять, что означает ее взгляд, и от этого ему было особенно тяжело. Что сделает гордая дочь шотландского лорда? Ударит нерадивого художника? Накричит на него и пожалуется влиятельному отцу? Обвинит его в том, что он намеренно исказил ее красоту и всех обманул? Йен был готов к любому исходу событий. Но только не к тому, что припасла для него коварная красавица…

Линн подняла руку и запустила пальцы в густые белокурые волосы Йена. Он замер на месте, пока она пропускала их сквозь пальцы, мечтательно глядя, как волосы отливают золотом в солнечных лучах. Йен чувствовал, что он в полной ее власти. Прикажи она броситься из окна самой высокой башни Гленку, и он рванется вниз, чтобы выполнить ее приказ…

— У тебя красивые волосы, Йен-англичанин, — небрежно проговорила Линн и быстро вышла из комнаты.

Йен остался стоять, не в силах поверить в то, что леди Линн только что сделала с ним. Как она смела! Не боится пересудов и случайных свидетелей… не боится кривой молвы… Она — повелительница, и у кого хватит духу упрекнуть ее в недостойном поведении?

С тех пор Йен больше не брался за кисти. Данслафф Макрой не докучал ему вопросами о портрете дочери. Немало более важных дел было у шотландского лорда, и Йен был предоставлен сам себе. Он исследовал Гленку и лелеял в сердце призрачную надежду избавиться от страсти. Но Линн не отпускала его. Она мерещилась ему повсюду — и в зеркальных отражениях, и в тяжелых портьерных драпировках; он везде видел ее тонкий стремительный силуэт и слышал ее голос. Она приходила к нему ночами и дразнила его. Йен просыпался в холодном поту, с бьющимся сердцем, и судорожно крестился, надеясь обрести хоть какое-то успокоение.

Реальную Линн он практически не видел в те дни. В Гленку съехались главы всех кланов Хайленда, и она была так занята пирами, охотами и новыми поклонниками, что для позирования у нее не находилось ни одной свободной минутки. Никогда Йен не знал, что такое муки ревности, зато теперь он сполна испытал их, глядя, как мужчины в расшитых шелком и бархатом костюмах толпятся вокруг Линн.

Она принимала поклонение как должное, восторг заменял ей пищу, а любовь — вино. Другие женщины не существовали рядом с Линн Макрой. Их завистливые взгляды и злые языки пытались уничтожить прекрасную шотландку, но справиться с леди Линн было невозможно.

Йен видел ее насквозь — тщеславную, надменную, жестокую красавицу с куском льда вместо сердца, но не думать о ней он не мог. Он презирал себя за слабость и давал себе слово завтра же уйти из Гленку. Но наступало завтра, и леди Линн, словно догадываясь о его намерении, вдруг меняла тактику. Она больше не игнорировала Йена. Она расспрашивала его о делах и обещала очень скоро позировать для него. Порой Йен ловил на себе ее долгий изучающий взгляд, из-за которого сердце переставало биться в груди. Нет, леди Линн явно не собиралась просто так отпускать золотоволосого англичанина. Она играла с ним, и Йен, предчувствуя свою мрачную участь, покорно ждал, когда шотландка вздумает открыть свои карты…

— Значит, рисовать углем у тебя получается лучше, чем красками, — презрительно фыркнула леди Линн. — Тебе нужно раскрашивать горшки и продавать их. Тогда ты сможешь заработать много денег. Ты не художник, Йен-англичанин!

Йен все ниже и ниже опускал голову. Насмешливый голос Линн звенел в гулкой пустоте каменной комнаты, и Йен спрашивал себя, почему никто не услышит ее и не прибежит. Где ее поклонники, которые не отходят от нее ни на секунду? Почему никто не уведет ее из одинокой комнаты в заброшенной части замка, которую несчастный художник избрал своим пристанищем? Не годится дочери Данслаффа Макроя находиться ночью один на один с мужчиной!

— Я не могу вас рисовать, леди Линн, — тихо произнес Йен.

Она вскинула голову, словно норовистая кобылица.