Версальский утопленник - Жан-Франсуа Паро

На рассвете следующего дня на северо-востоке, на расстоянии примерно шесть лье, показался остров Уэссан. Светало; с нескольких кораблей просигналили, что, получив многочисленные повреждения, им необходимо бросить якорь, дабы произвести ремонтные работы. В полдень состоялась церемония похорон погибших: зашитые в холст тела с привязанным к ногам ядром на глазах у всего экипажа опустили в море. Затем эскадра, подняв паруса, двинулась на юго-восток и шла в этом направлении до середины ночи, а далее взяла курс на север, намереваясь утром достигнуть узкого входа в гавань.

В течение дня Николя пытался привести в порядок собственные мысли. Ясно было одно: хотя, в сущности, он ничего не разглядел, он понимал, что стал свидетелем столкновения титанов и участвовал в битве, оставившей на его теле зримые следы. Враг оказался невидим, он являл собой тень, бесформенную массу, громыхавшую и исторгавшую пламя. Он не видел ни одного англичанина. Стрелял, но не знал в кого, не знал, достигли ли его пули цели. Словно гладиатор на арене, он испытал потрясение, однако душу его оно не затронуло. Вскоре к нему вновь вернулось спокойствие, однако тело, впервые подвергшееся подобному испытанию, продолжало страдать. Теперь он с еще большим восхищением взирал на д’Орвилье и офицеров, способных управлять хаосом, именуемым морским сражением.

Оказавшись в решающий момент в самой гуще боя, он особенно досадовал на принца, упустившего шанс обратить хрупкое равновесие в их пользу и завоевать победу. Став свидетелем нерешительности Шартра, он наконец понял, что его присутствие на борту «Сент-Эспри» объяснялось не необходимостью защитить принца от пуль, а желанием Сартина иметь на корабле свое недреманное око и стремлением короля удостовериться, на что способен герцог Шартрский в роли командующего. Теперь он знал ответы на их вопросы. События прошедших дней наглядно доказали, что ни рождение, ни имя, каким бы громким оно ни было, нельзя считать особой заслугой, ибо ни одно, ни другое не является гарантией наличия таланта.

29 июля в два часа пополудни «Бретань» и «Сент-Эспри» встали на рейде в Бресте. Герцог Шартрский отправился к адмиралу, где попросил, а точнее, потребовал уступить ему честь известить об исходе сражения Версаль. Скрепя сердце д’Орвилье согласился, однако незаметно вручил Николя письмо, попросив вручить его министру морского флота в собственные руки. Перед отъездом Николя сердечно попрощался с Эмманюэлем де Риву, искренне поблагодарив его за оказанное ему внимание.

Обратный путь проделали быстро, останавливаясь, только чтобы перекусить и дать передышку лошадям. Стояла невыносимая жара; в дрожащем от зноя воздухе желтели иссушенные поля. Когда Николя удавалось оказаться возле принца, он каждый раз замечал нарастающее возбуждение его высочества: чем больше они удалялись от Бреста, тем чаще мысли принца занимало сражение, пересказывая события которого он каждый раз опускал часть подробностей или излагал их на свой лад, постепенно превращая свое повествование в волшебную сказку. Из рядового эпизода морской войны между Францией и Англией бой при Уэссане превращался в эпохальную битву, в рассказе о которой неуместно вспоминать об упущенной возможности одержать полную и безоговорочную победу.

В Дре, где изначально предполагалась остановка, Николя ожидало письмо с приказом Сартина как можно скорее прибыть в Версаль. Так как герцога никогда не интересовало, ни где находится навязанный ему сопровождающий, ни чем он занят, то Николя покинул свиту не попрощавшись. Вскочив на карего мерина, он пустил его галопом, и конь, с радостью исполнив волю седока, к одиннадцати вечера примчал его в Версаль. Министерское крыло уже опустело, и Николя пришлось отправиться в особняк, отведенный Морскому министерству. Сартин еще работал. При виде комиссара в запыленном и покрытом засохшими пятнами крови мундире, он не смог сдержать удивления. Но когда Николя, пошатнувшись от усталости, чуть не упал, Сартин подхватил его под руки и усадил в кресло. Лицо министра, изрезанное морщинами, излучало благожелательность. Взяв со шкафчика серебряный стаканчик, он наполнил его янтарной жидкостью и протянул Николя.

— Этот напиток не похож на укрепительное папаши Мари, — лукаво улыбнулся он, — однако действует отлично, что не раз доказано. Я употребляю его, когда усталость валит меня с ног.

Напоминание о былой совместной работе в Шатле подействовало на Николя не хуже подкрепляющего эликсира.

— Друг мой, я рад, что вы вернулись живым и невредимым, хотя и несколько поцарапанным. Общие сведения о сражении уже дошли до нас. Однако подробности, кои более всего нас интересуют. Где сейчас принц?

— Когда я садился на лошадь, он восстанавливал силы в Дре. Полагаю, он прибудет в Версаль часа в два ночи.

— Отлично. Следовательно, он увидит короля только во время утренней церемонии одевания, в восемь часов. Мне бы хотелось, чтобы вы тоже там были. У вас есть право свободного входа к королю. Следовательно, никаких препятствий.

— Я должен привести себя в порядок.

— Только не это! Король должен знать своих верных слуг, должен знать и видеть суть вещей.

— Ах, чуть не забыл.

Он вытащил спрятанные на груди письма д’Орвилье и протянул Сартину; тот взял их и внимательно прочел. Затем с непривычным для него сочувствием взглянул на Николя.

— Вы совершенно не щадили себя. Впрочем, как говорил покойный король, наш повелитель, породистого пса не надо учить.

После этих слов воцарилась тишина. В открытое окно волнами накатывалась духота летней ночи; издалека доносилось уханье совы, напомнившее Николя детские годы, проведенные в замке Ранрей.

— Каково ваше мнение о Шартре?

— С вами я не буду притворяться. Тот, кто не достоин уважения, не заслуживает и почестей. Морская служба требует самоотречения, глубоких познаний, верного глаза, опытности и умения командовать. В разгар боя на корабле нет ничего хуже, чем неумелый командир и опытный подчиненный, который в силу субординации не может настоять на своем решении. Подобное положение и объясняет относительный успех состоявшегося сражения. Шанс был упущен, а второго так и не выпало. По крайней мере, я как новичок понял именно так. Что же касается охраны принца, под огнем об этом не могло быть и речи. Он, как и все, рисковал своей жизнью, и его храбрость делает честь его имени.

— Вот так, четко и ясно, из уст честного человека, можно узнать все, что надобно знать. Король должен непременно услышать ваш рассказ о сражении. А также и все остальное. Вы прекрасный рассказчик.

— Сударь, мне надобно переодеться.

— Вы разве не слышали, что я вам сказал? — недовольно буркнул Сартин, и в голосе его прозвучало нетерпение. — Об этом не может быть и речи. Ваш внешний вид произведет впечатление.

— Но что я могу рассказать? В сущности, моя роль свелась к роли пешки, угодившей в шашки!

— Для Его Величества вы являетесь главным свидетелем. Черт бы побрал вашу скромность! Подумайте лучше, сколько придворных хотели бы оказаться на вашем месте! Я прикажу дать вам экипаж.