Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха - Тамара Владиславовна Петкевич

архиве ФСБ следственные дела родителей мужа. Дело отца – 3 тома, мамы – совсем тоненькое. И тоже встретилась с чудом: отдали мне 12 документов и фотографий, взятых у неё при обыске в июле 1938 года и почти 60 лет пролежавших в деле!

Всё время думаю, как страшно жилось нашим родителям.

Дорогая Тамара Владиславовна, желаю Вам побольше сил, здоровья, радости! И ещё раз – спасибо за прекрасную книгу!

Майя Ованесовна Гаспарян

07.12.1997, Россия, Москва

Дорогая Тамара Владиславовна!

Ради бога, не считайте себя обязанной мне писать… Судьбы у нас разные. Ваша судьба – испытанная горем, трудностями, отчаяньем. Вы – человек уникальной судьбы, Вы – избранник Божий, как Иов. А у меня обычная судьба, отягощённая в нашей стране всего лишь двумя обстоятельствами: мать – еврейка, отец – враг народа. Прочитав Вашу книгу в первый раз, я не могла понять, чем Вы так мне близки. Когда я Вас увидела, то почувствовала, что Вы, несмотря на то что прошли через ад на земле, сохранили чуткое, доброе и внимательное отношение к окружающим Вас людям. А ведь именно Вы должны были стать жёсткой, злой и беспощадной. Это меня ещё раз потрясло, хотя я и была готова к этому, понимала, какой человек может написать такую книгу.

…Должна Вам сказать, что Михаил Борисович Миндлин звонил мне и сказал, что получил от Вас необыкновенную телеграмму. Ему было стыдно, он был потрясён, потому что ничего подобного никогда в жизни не получал. Спасибо Вам, дорогая, за то, что Вы остаётесь родником, к которому каждому хочется припасть. Именно поэтому я ещё раз перечитала Вашу книгу. И мне вдруг открылось, что же у меня с Вами общего. Помните, когда в поезде из Фрунзе в Ленинград лётчики спросили Вас, в чем Вы видите цель своей жизни, Вы ответили: «Усовершенствовать себя!» Вашим спутникам это показалось смешно, но я нашла в этом нашу с Вами общность. Другое дело, что моё стремление к самоусовершенствованию в школьные годы выглядело так, что теперь я несу за это покаяние. «Алёша Птицын вырабатывает характер» – такой был фильм, и я ссылаюсь на него в своём школьном дневнике, а за этим следуют пункты, которые я должна выработать в своём характере. И среди них самый главный – быть достойной дела Ленина – Сталина и своей самоотдачей этому делу доказать, что хотя я и дочь врага народа, но всецело предана партии и Сталину. Боже, какой ужас! Ведь именно я, как лучший декламатор в классе, читала чуть ли не со слезами на глазах эти безумные стихи: «Спасибо Вам, что в дни великих бедствий за всех за нас Вы думали в Кремле! Спасибо Вам, что мы повсюду вместе, за то, что Вы живёте на земле!» До сих пор не могу себе объяснить: почему я оказалась манкуртом? Почему я, беспредельно любящая и уважающая свою мать, не верила ей, что мой отец был честный человек? Может быть, потому, что, в отличие от Вас, я не помню своего отца, ведь он был арестован, когда мне было три года…

Екатерина Романовна Дмитриевская

04.03.1997, Россия, Москва

Дорогая Тамара Владимировна!

…Я понимаю, что несколько запоздала со своими поздравлениями. Да и сами поздравления с такой пронзительной, талантливой книгой-исповедью кажутся мне чем-то очень неловким и неделикатным. Вообще я читала Ваш «Сапожок» с чувством стыда оттого, что, не пережив тысячной доли того, что досталось на Вашу долю, смею жалеть себя в каких-то ситуациях, думать о том, что что-то в моей жизни не задалось, чего-то там мне недодали. И дело, конечно, не во мне конкретно, а в том, что Ваша книга способна переворошить читателя, вызвать это чувство стыда. В нашей жизни, где вообще этический элемент как-то сильно приглушён, необыкновенно важен сам факт появления Вашей книги. Я пишу сбивчиво оттого, что волнуюсь. И надеюсь, что Вы мне простите корявость слога. Удивительно, как у Вас получилось описать среду, обстановку, само время. Всё это делает «Сапожок» лучшим учебником истории. И конечно, портреты людей, которых видишь, запоминаешь, даже если они даны мимолётными штрихами. Я случайно открыла книгу Туровской о М. И. Бабановой и там наткнулась на письмо В. Дасманова 1945 года о том, как они с Т. Г. Цулукидзе слушали радиорепродуктор, по которому передавали «Соловья» в исполнении Марии Ивановны. После Вашей книжки я так ясно представила себе эту картину. Не знаю, понимала ли Туровская, что это было за письмо и откуда. Она его никак не комментирует и только говорит, что «ради такого отклика, ради мгновений счастья, подаренного в трудную минуту (воистину!), стоит быть артистом».

…Я прилагаю к письму свои колонки из «Экрана и сцены», в одной из них есть упоминание о Вашей книге. Хотелось бы надеяться, что Вы продолжите писать. 50, 60, 70, 80-е достойны быть описанными Вами. Завидую Вашему дару, восхищаюсь Вашим талантом, Вашей доброжелательностью, интересом к жизни…

Будьте, пожалуйста, здоровы и бодры.

Семья Карп

11.03.1997, Россия, Республика Коми, Котлас

Глубокоуважаемая Тамара Владимировна!

Вашу замечательную книгу нельзя читать с перерывами… От неё трудно оторваться!

Наша семья – сын Андрей, инвалид детства (ДЦП, 35 лет прикован к постели, сам себя не обслуживает), жена Екатерина Михайловна и я. Вашу книгу читаем одновременно, улучив минуты, когда она «свободна». Моё «льготное» время уже после 21 часа, я и этому рад.

Вы совершили подвиг дважды! Первый: прошли невероятный путь в муках и терзаниях! Второй: нашли в себе мужество и силы описать этот путь! Наша семья гордится Вашим подвигом!

Вами выстраданная книга… дала нам очередной заряд бодрости, помогает переживать трудный период суматошной жизни…

С глубоким уважением…

Кирилл Леонидович Датешидзе

Россия, Санкт-Петербург

Милая, дорогая, замечательная Тамара Владимировна!

Я читал Вашу книгу почти полгода, и не только потому, что суета и разные необходимости занимали моё время, а в первую очередь потому, что невозможно в 2–3 недели осознать, почувствовать и вместить в себя такую жизнь, как Ваша. Я читал её, откладывал, помнил о ней и думал, говорил о ней с близкими и начинал читать опять.

Мне казалось, что после Солженицына, Гинзбург, Шаламова, Оруэлла, Кёстлера, Зиновьева, Керсновской я знаю уже достаточно, но выяснилось, что есть ещё «многое на свете…», и всё это отзывается болью и ошеломлением не меньшим, чем тогда, когда я читал об этом впервые.

Постепенно, кроме Вашего названия книги, во мне чем дальше я читал, тем настойчивей возникало и ещё одно – «Раба любви». Мне