О, Мари! - Роберт Енгибарян

– Я уже выпил целый бокал.

– И знаешь, мой юный друг, я не одна такая. Хотя это меня не утешает. В нашей стране миллионы и миллионы женщин и мужчин находятся в аналогичном положении и даже не осознают, насколько они несчастливы. В неправильном месте и в неправильное время я родилась… Ладно, отдыхай, я пойду. Да, запомни: чтобы выдержать этого самодура и выскочку, нового начальника, нужны крепкие нервы. Не спорь с ним больше и готовь свой отчет. И, чтобы развеять твои сомнения насчет того, как вести себя со мной, скажу следующее: я никогда не имела любовников и отгоняла ухажеров, предлагавших мне мимолетную любовь в запертом кабинете или квартире друзей во время обеденного перерыва. Для кого-то такие варианты вполне приемлемы, но только не для меня. Я слишком себя уважаю. Хотя, если бы я знала, что это сделает меня счастливой, может, и задумалась бы. Но я еще не встретила человека, которого могла бы полюбить, – интеллигентного, широкого, щедрого. Вокруг таких нет. Наша жизнь и материальные условия унижают человека, делают его мелочным и жалким. Не хочу, чтобы мой любовник утаивал из своей скудной зарплаты жалкие рубли на поход в кафе, потому что на ресторан ему все равно не хватит. Или же он должен воровать, брать взятки, если, конечно, имеет соответствующую должность или полномочия. Нет, Давид, мое время романтических прогулок по паркам с подаренным томиком стихов под мышкой прошло. Я хочу спокойствия, любви и стабильности. Ты меня заинтересовал своим независимым характером, мужеством, незаурядной внешностью, начитанностью, оригинальными суждениями. Но я чувствую, что ты живешь еще какой-то другой жизнью, которую держишь в тайне. Я же профессионал и чувствую людей. Ты можешь быть добрым и отзывчивым, но также непредсказуемым и жестким. Нас с тобой разделяет возраст, прошлое, обязанности перед близкими людьми, наконец, среда, где мы формировались. Поэтому мимолетный служебно-гостиничный роман нам ни к чему. Да это и на роман не тянет, просто кратковременное физическое удовольствие. Даже не пытайся возражать! Если мы поступим иначе – ты понимаешь, о чем речь, – потом я буду очень сожалеть и стыдиться. Лучше этого не делать. Твои проблемы, мой мальчик, решаемы, потому что, повторяю, ты молодой, у тебя другие исходные данные, и эта работа, уверяю, не для тебя. Ты слишком эмоционален, честолюбив и по-другому представляешь свою жизнь. А здесь – рутина для обычных несложных мужиков, не мечтающих о славе и признании. Спокойной ночи, Давид…

Ольга ушла – как всегда, с гордо поднятой головой, оставив на столе букет и недопитый бокал вина.

* * *

На следующий день в половине девятого утра началось оперативное совещание. Мы ждали начальника следственной группы минут двадцать, но он задерживался. Ольга Викторовна была вынуждена сама начать совещание фактически с получасовым опозданием.

– По-видимому, Константин Петрович задерживается. Поэтому мы обсудим несколько технических вопросов. После его прихода коротко изложите содержание ваших отчетов.

Обсуждали координационные вопросы – по каким эпизодам действия членов следственной группы пересекаются и как лучше их согласовать. Быстрым шагом в кабинет зашел Константин Петрович, несвежий, плохо выбритый, мрачный. Не здороваясь ни с кем, сел на место председательствующего.

– Отчеты у всех готовы? Хорошо. Оставьте у меня. Потом я вызову каждого по отдельности. Сроки поджимают. Начальство требует быстрее закончить это идиотское дело, которое столько шума наделало. Слухи дошли даже до иностранной печати через аккредитованные в стране зарубежные информационные каналы. Работать нужно день и ночь, а не гулять с букетами по театрам и черт знает где еще!

– Константин Петрович, вы имеете в виду кого-то конкретно? – спокойно поинтересовалась Ольга.

– Почему этот вопрос вас так интересует?

– Потому что в театре была я. В воскресенье в семь вечера. Вот уже три месяца, как мы здесь, и я впервые пошла в театр, и то лишь по случаю приезда московской труппы.

– Ваша личная жизнь и то, с кем вы проводите время, меня не интересует. Мне нужны результаты и настоящие следователи, а не театралы!

Черт! Опять события меня тянут в ненужном направлении.

В воцарившемся молчании я, неожиданно даже для себя, услышал собственный голос:

– Театр, букеты, прогулки освежают голову, обогащают духовно, помогают на следующий день лучше работать. А вот сидеть в номере и осушать бутылку за бутылкой, бухать до потери сознания – это гораздо хуже, – медленно, акцентируя каждое слово, произнес я.

– Вы что, следите, кто чем занимается?

– Не имею такой аристократической привычки. Но вчера после девяти вечера, выйдя в коридор, я увидел следователя Коробко, который с двумя бутылками водки в руках на заплетающихся ногах вышел из бара. Прошел мимо меня и даже не заметил. Так как с ним на днях уже случилась одна любопытная, но очень и очень неприглядная для нас история, я решил его подстраховать. Мало ли что, вдруг упадет, разобьет бутылки, поранится? И опять за ним приедут добрые дяди в белых халатах, а ведь это явно нежелательно для сотрудника прокуратуры. Но, к моему великому удивлению, Коробко вошел… Если вам интересно куда, потом отдельно вам скажу.

Я лукавил. Конечно, я ничего не видел. Просто зашел в бар за минеральной водой, а бармен, бывший свидетелем инцидента с Коробко, со смехом сказал: «Ваш приятель – маленький, чернявый алкаш – взял две бутылки и пошел вон туда» – и показал в направлении комнаты Константина Петровича. Сегодняшний помятый вид начальника подтвердил мои подозрения.

– Вам бы следовало не шпионить за своими товарищами, а лучше делать свое дело!

– Согласен с вами, Константин Петрович. Но как член партии я не могу не обратить внимание на не соответствующее моральному облику строителя коммунизма поведение некоторых товарищей. Это, повторяю, мой долг как коммуниста. Я не могу иначе. Вы не согласны со мной?

Рядом, стараясь сдерживаться, тихо хмыкнул грузин, потом Раида Мирзоевна, потом остальные, кроме безучастно смотревшего в стол Коробко. Ольга Викторовна сидела с таким видом, словно происходящее не имеет к ней никакого отношения.

– Что вы тут балаган устроили?! Правильно человек говорит! – вдруг прервал всех начальник. – Для любого из нас честь коммуниста превыше всего! Будем работать как следует! Партия возложила на нас великую ответственность – искоренить еще кое-где встречающуюся в нашей стране преступность! Все свободны.

Вот трусливый подлец! Как испугался провокации! А что он мог сказать? Что я не имею права следить за моральным обликом члена моей родной партии? Для нормального человека это чушь, бред сумасшедшего, но в данной ситуации Дударев не мог действовать грубо и напролом. Если я напишу в парторганизацию по месту службы, что, в то время как у нас имеют место такие неприглядные истории, как случай с Коробко, начальник зажимает партийную критику и таким образом поощряет пьянство среди работников прокуратуры, а кто-либо из присутствующих подтвердит правдивость моих слов, это может поставить крест на его карьере. Ольга Викторовна и некоторые другие сотрудники понимали, что я валяю дурака. Но в глазах большинства я подтвердил слухи о моем сотрудничестве с органами госбезопасности. Уже в коридоре Ольга, еле сдерживая хохот, обратилась ко мне: