Первая мировая война. 1914-1918. Факты. Документы - Вячеслав Шацилло

2 марта 1918 г. Л. М. Карахан направил в Петроград В. И. Ленину телеграмму: «Как и предполагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они ухудшены сравнительно с ультиматумом 21 февраля и носят ультимативный характер. Ввиду этого, а также вследствие отказа немцев прекратить до подписания договора военные действия, мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение и по подписании выехать».

На другой день. 3 марта 1918 г., Лев Михайлович вместе другими членами советской делегации подписал Брестский мир. «Наш Карахан… — писал один из очевидцев это процедуры, — с каким-то ожесточением выкуривал одну папироску за другой; у Чичерина волосы прилипли к покрытому потом лбу… Это были тяжелые минуты. И только безграничная вера в правоту Ленина помогла членам делегации подписать со стиснутыми зубами этот аннексионистский мирный договор. «Мы чувствовали себя страшно: ведь подписан грабительский, страшный мир», — вспоминал член делегации Г. И. Петровский.

Брестский мирный договор был чрезвычайно тяжел и унизителен для Советской России, поскольку он предусматривал отторжение от страны обширных территорий Прибалтики. Украины, Белоруссии и др. Советская Россия должна была заключить мир с буржуазным правительством украинских националистов, провести демобилизацию армии, разоружить военный флот, согласиться на ряд унизительных экономических требований, включая возмещение убытков в связи с экспроприацией земельной собственности, концессий и акций германских подданных и граждан других стран — членов Четверного союза.

Сразу же по подписании мирного договора Л. М. Карахан сообщил об этом в Петроград: «Генерал Гофман от имени германского верховного командования заявил о прекращении боевых действий сегодня с 1 часа дня». В 7 часов утра 4 марта 1918 г. весть об этом событии и о подписании мирного договора стала известна в Петрограде. Советская Россия получила долгожданную мирную передышку. Но борьба за мир продолжалась…

(Соколов В. В. На боевых постах дипломатического фронта. М., 1983. С. 38, 51–56.)

15. А. И. Верховский. Россия на Голгофе (Из походного дневника 1914–1918 гг.)

(Верховский Александр Иванович — генерал-майор, участник Первой мировой войны, с мая 1917 г. командующий войсками Московского ВО, с августа 1917 г. — военный министр.)

28 октября. Финляндия.

Выйдя из состава Временного правительства, я уехал в Финляндию. Как здесь тихо, хорошо. Душа отдыхает. Даже газеты не приходят на этот далекий, печальный в пелене осеннего тумана остров. Кажется, что водоворот жизни, бешено крутясь, выбросил меня на берег, и странно в первую минуту вместо кипения и сумятицы кругом, вместо людей взволнованных, рвущихся, бьющихся в путах жизни, увидеть лишь тихий лес и молчаливое озеро. И все же дает о себе знать рана в душе, предчувствие неизбежности катастрофы, с которой люди не только не хотели бороться, но даже не хотели ее осознавать. Опять воспоминания только что пережитого волнуют и мучают. 19-го я заявил о своей отставке, 20-го объехал все руководящие политические центры Петрограда, а вечером делал доклад в соединенной комиссии по обороне и иностранным делам Предпарламента. С открытой трибуны я не мог сказать всего, но на закрытом заседании говорил всю правду, как она раскрылась передо мной сейчас, после краткосрочной работы в министерстве, ничего не скрывая. Я шел на все последствия и толкования моего поступка, так как в минуту, когда все готово рухнуть, не место дипломатии. Глубокое знакомство с обстановкой в армии и в стране привело меня к сознанию бессилия что-либо сделать при том объеме прав, которые мне предоставлены, а потому нужно или это положение изменить, чтобы возможно было перейти к решительной борьбе, или уйти, подчеркнув тем еще раз всю серьезность положения страны.

Тезисы моего доклада комиссии Предпарламента были следующие:

1. Армия в девять с половиной миллионов человек стране не по средствам. Мы ее не можем прокормить. По данным министра продовольствия, только что лично побывавшего на юге, максимум, что мы можем содержать, это семь миллионов человек. Дальше. Мы не можем эту армию ни одеть, ни обуть. Вследствие падения производительности труда после революции и недостатка сырья количество изготовляемой обуви упало вдвое против 1916 года, теплой одежды к октябрю едва хватит для удовлетворения потребности наполовину. Только к январю мы сможем дать на весь фронт нужное количество одежды. Между тем, отпустив 600–700 тыс. человек, Ставка категорически заявила, что дальше ни один солдат отпущен быть не может. Ставка, стоящая во главе этого дела, после всех расчетов и зная обстановку внутри страны, считает дальнейшее сокращение армии опасным с точки зрения обороны. Не будучи хозяином этого дела, я не могу изменить решения Ставки; здесь, значит, непримиримый тупик, если люди, руководящие обороной страны, не будут заменены другими, способными найти выход из создавшегося противоречия. Если же оставить все это в его теперешнем положении, то иного выхода, как заключение мира, нет.

2. Наши расходы достигли в день 65 млн рублей, из которых только 8 идет на общегосударственные нужды, все остальное — на войну, считая довольствие, обмундирование, снаряды, оружие, постройки, пайки семьям, примерно по 6 рублей в среднем на каждого призванного. Между тем, по сообщению министра финансов, мы живем без доходов, единственно на печатном станке, так как налоги перестали поступать. Станок же дает 30 млн бумажек в день. Таким образом, 1 января 1918 года образуется дефицит в 8 млрд рублей. Изменить это положение можно только решительным сокращением расходов на войну, но так как Ставка не считает возможным уменьшить армию, то и здесь тупик.

3. Армию разрушает агитация большевиков, внося разложение в самые основы ее организации, в отношения к командному со ставу. Но средства борьбы с большевизмом нет, так как он обещает мир и масса на его стороне, поэтому разрушение армии прогрессирует, и его остановить нечем. Мы же со своей стороны никаких реальных шагов для приближения мира, единственного, что может изменить психологию масс и тем самым дать нам опору в силе оружия, не предпринимаем, считая, что управимся с движением иначе. Так как все это совершенно неверно, так как, ссылаясь на нашу неспособность, нас выбросят вон, и те, кто нас заменит, не постесняются заключить какой угодно мир, это снова тупик, ужасный, с одним только выходом: вынудить союзниковсогласиться на переговоры о мире, иначе это им же принесет не. исчислимый вред.

4. Армию можно строить, лишь опираясь на командный состав. В теперешних условиях это невозможно. Офицеры требуют исполнения своего долга перед Родиной — идти на смерть, видя в этом спасение страны, солдаты, сбитые с толку пропагандой, не понимают, за что они должны умирать. На этом создается разрыв между офицером и солдатом, делающий командование армией не возможным. Мер к разъяснению этого народу мы не принимаем.

Поэтому взгляд солдата на офицера как на своего врага, заставляющего его «бессмысленно» умирать, не меняется, и исправить дела нельзя, если не пойти на крупные решения, на которых я настаивал.

Члены Предпарламента меня спросили: «Что же делать?» Я изложил свою программу, не скрыв, что подал в отставку, так как не имею возможности се осуществить, Я чувствовал, что мог бы сделать многое, но для этого нужно иметь специальные полномочия, специальные права. Впечатление на собрание было произведено потрясающее, но я видел ясно, что это впечатление враждебно сказанному мной. Люди не верят той правде, которая развернута перед ними во всей своей неприглядности. Действительно, жутко делается, сердце сжимается мукой от всего, что приходится переживать. Политики убеждены, что, пережив уже не один кризис власти, и на этот раз можно будет как-нибудь обойтись без крупных решений. Молчать в такую минуту преступно. Зная, что не получу поддержки, я все же считал, что такой доклад в предпарламенте был необходим как апелляция к обществу, ко всем людям, которые думают в минуту, когда еще не поздно что-то сделать. Сейчас ведь от руководящих политических кругов требуется одно — санкция и поддержка предложенного им решения в области международной политики. Решение трудное, так как союзники сразу не согласятся на те шаги, на которых я настаиваю. Увы! Они еще меньше понимали обстановку в стране, чем мы. Не учитывали, что путь, который я указывал, один только может сохранить Россию как военную силу. Иначе разрушение армии и выход России из коалиции неминуемы. Другое большое решение — сокращение армии дальше нормы, указанной Ставкой, и борьба с анархией силой оружия. Надо рискнуть во имя общих интересов страны пренебречь численностью армии — одним из элементов ее силы. При этом мы должны быть готовы к тому, что противник будет в состоянии оттеснить нас на восток, занять многие важные центры. Но эта опасность, конечно, гораздо менее страшна, чем выход из коалиции и сепаратный мир. Что же касается борьбы с анархией силой оружия, то я представляю себе вой негодования черни и крики: «Контрреволюция!», если эта мысль будет осуществлена. Тем не менее я глубоко верил в успех этой борьбы.