Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - Кен Уилбер

Я хотел восстановить связь с Калу Ринпоче, чтобы мой собственный ум был больше готов раствориться, расширить свои пределы и помочь Трейе с ее настоящим растворением, как практиковали мы оба. Традиция утверждает, что просветленный учитель, поскольку его или ее ум уже «растворен», трансцендентирован, может оказать большую помощь умирающему, если между его умом и умом учителя установлена связь. Одно лишь присутствие рядом с учителем способно эту связь установить — вот почему я поехал встречаться с Калу Ринпоче.

Когда я вернулся, у Трейи начался период, когда ей приходилось справляться с неприятными ощущениями, которые порой бывали очень сильными, мучительными. Воспаление в мозге стало почти невозможно переносить — и не только потому, что оно причиняло острые боли, но и потому, что оно опустошало ее эмоционально. И все-таки она не принимала никаких препаратов — ни болеутоляющего, ни транквилизаторов — это была просто еще одна ямка на американских горках. Она хотела, чтобы ее ум был чистым, чтобы она могла свидетельствовать и осознавать, — и она оставалась в полном осознании.

Нас навестили Вики и Кэти. Поздно вечером Трейя позвала Вики к себе в комнату и час или два в самых мучительных выражениях подробно описывала ей, что с ней происходит — конкретные ощущения, острое чувство, что опухоль мозга медленно уничтожает все функции организма, — одна мрачная подробность за другой. Вики была глубоко потрясена: когда она спустилась вниз, ее все еще била дрожь.

— Она хочет, чтобы я знала, что это такое, чтобы я могла лучше работать с другими раковыми больными, которые переживают такой же кошмар. Она только что нарисовала мне карту всего происходящего, чтобы я могла пользоваться ею в работе с другими, чтобы я лучше понимала, что им приходится пережить, и сочувствовала им, чтобы я лучше могла им помогать. Поверить не могу.

Трейя справлялась с опухолью мозга с помощью випассаны и рассказывала Вики о результатах, чтобы та могла использовать ее в ОПРБ.

Последствия операции на мозге, помноженные на продолжающееся воспаление опухолей в легких, мозге и печени, взяли с организма Трейи страшную дань. Но все-таки она до мелочей соблюдала курс лечения и — да-да! — продолжала проходить по нескольку миль в день на тренажере. Мы увеличивали уровень кислорода; мы увеличивали дозы декадрона.

Мы не могли съездить на Рождество к ее родителям, поэтому ее родные по очереди приезжали к нам на выходные. Рэд и Сьюзи, уезжая, сунули мне в руку это письмо.

Дорогие Трейя и Кен!

Ваша история — подлинная история любви. Многие проживают вместе счастливо долгие годы, омраченные лишь мелкими невзгодами, а ваша совместная жизнь началась с большой беды, которая почти все время не оставляла вас. Ваши нежность и преданность друг другу были велики и каждый день становились сильнее, несмотря на то что беды множились.

Кен! Без тебя Трейя просто погибла бы. Твоя забота о ее здоровье, твое постоянное внимание к ее нуждам, болям и страданиям (и ее собакам!) — источник постоянной радости для нее и для нас. Ни мы, ни она не могли бы и мечтать о лучшем зяте.

Мы надеемся, что рак отступит, и ты, Трейя, вернешься к нормальной жизни и доброму здравию. Если кто-то и заслуживает полного исцеления, так это ты. Твой настрой и твое мужество — источник силы для всех, кто знает о твоей болезни, и тех, кто сам знаком с ней, и тех, кто знает тебя и читает твои письма. Мы уверены, что пройдет немного времени, и ты будешь работать и с ОПРБ, и со многим подобными организациями, с которыми ты связана, — организациями, цель которых — сделать мир лучше и человечнее. Что же касается тебя, Кен, то мы надеемся, что скоро у тебя снова появится время заняться писательской работой и наукой (в которой мы не очень много понимаем!) и ты поделишься с миром своим глубоким пониманием возможностей разума и души.

Надеемся, что наш приезд хоть сколько-то вам помог; вы знаете, что мы и остальные члены нашей семьи поддерживаем вас обоих, а если мы вам понадобимся, то тут же бросим все и приедем. Мы знаем, что это Рождество будет необычным, но оно будет добрым — пусть мы не соберемся все вместе, но оно будет началом выздоровления Трейи.

Мы любим тебя, Трейя, и как человека, и как свою дочь. Кен, лучшего и более преданного своей жене зятя, чем ты, не может быть.

Когда мы писали это письмо, то немного поплакали — ведь мы очень любим вас обоих и все время думаем о вас.

Мы молимся за то, чтобы после этих сумерек наступил рассвет. Вы справляетесь с этой страшной болезнью как настоящие герои, и мы гордимся вами. Ни у кого нет такой удивительной дочери, как ты, Трейя. А Кен всегда будет членом нашей семьи. Без вас Рождество не будет таким, как раньше, но вы будете жить у нас в сердце.

С любовью,

мама и папа

В Новый год, когда мы были вдвоем и лежали на диване, Трейя повернулась ко мне и сказала: «Знаешь, милый, я думаю, пора остановиться. Я не хочу продолжать. Я не то чтобы настроена сложить руки, просто, если энзимы и действуют, они явно действуют недостаточно быстро».

Действительно, действие декадрона и в самом деле прекращалось, и, как бы мы ни старались сбалансировать дозировку, у нас не получалось сделать так, чтобы он помогал как следует. Ее физический дискомфорт, а порой и мучения росли день ото дня, и должно было стать еще намного, намного хуже, перед тем как начались бы улучшения, — если бы они вообще начались.

— Милая, я поддержу тебя в любом случае. Просто скажи мне, чего ты хочешь, скажи мне, что тебе нужно.

— Как ты думаешь, у меня есть хоть какой-то шанс?

Я знал, что Трейя уже приняла решение, но, как всегда в подобных случаях, она хотела, чтобы я поддержал ее полностью и не спорил по мелочам. «Перспективы скверные, правда?» Мы долго молчали. «Я бы сказал так: давай продолжим еще неделю. Просто на всякий случай. Ты ведь знаешь, опухоль, которую удалили у тебя из мозга, на 90 % состояла из мертвых тканей; энзимы явно оказывают воздействие; может быть, шанс еще есть. Но решать тебе. Ты просто скажи мне, чего ты хочешь, и мы так и сделаем».

Она в упор посмотрела на меня. «Договорились. Еще неделя. Я справлюсь. Еще одна неделя».

Сознание Трейи было совершенно ясным. Мы говорили очень деловито, почти отстраненно, но не из-за равнодушия, а потому что это уже происходило много раз: мы сотни раз прокручивали в уме эту сцену.

Мы встали и стали подниматься наверх, но у Трейи в первый раз не хватило сил подняться по ступенькам. Она села на первую ступеньку и тихо заплакала. Я поднял ее на руки и понес вверх по лестнице.

— Ох, дорогой… Я так надеялась, что до этого не дойдет, мне так не хотелось, чтобы дошло до этого, мне хотелось, чтобы я могла ходить сама, — проговорила она и уткнула голову мне в плечо.

— Я думаю, это самое романтическое, что только может быть. Ведь в другой ситуации ты бы ни за что мне этого не позволила, так что давай я отнесу свою девочку наверх.

— Ты веришь ему? — спрашиваю я у Трейи.