Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

чтобы отвлечь наше внимание от действительной угрозы.

— Слова Руфа в чем-то звучат здраво, — заметил Цицерон. — Ведь твоя верность постоянна, как флюгер.

— Это чистая правда.

— И тем не менее ты поддерживаешь их?

— Само предприятие — да, но не способы действия. Особенно после сегодняшнего.

— А что это за способы?

— Они договорились разделить Италию на военные области. Как только тебя убьют, Катилина отправится к войску заговорщиков в Этрурию. Некоторые кварталы Рима подожгут. На Палатине вырежут сенаторов, а затем городские ворота откроют перед Манлием и его шайкой.

— А Цезарь? Он знает об этом?

— Сегодня его там не было. Но мне кажется, что он посвящен в эти замыслы. Он очень тесно общается с Катилиной.

Это был первый раз, когда Цицерон получил сведения о замыслах Катилины, что называется, из первых рук. На его лице было написано отвращение. Он наклонил голову, потер виски костяшками пальцев и прошептал:

— Что же мне теперь делать?

— Мы должны вывести тебя из этого дома, сегодня же, — предложил Квинт. — И спрятать так, чтобы тебя не могли найти.

— Можно скрыться у Аттика, — предложил я.

— Туда они направятся в первую очередь. Единственный выход — убежать из Рима. Теренция и Марк могут уехать в Тускул, — покачал головой Цицерон.

— Я никуда не уеду, — отчеканила Теренция. — И ты тоже. Римляне могут уважать самых разных вождей, но никогда не будут уважать трусов. Это твой дом и дом твоего отца. Оставайся здесь, и пусть они попробуют что-нибудь сделать. Я бы так и поступила, будь я мужчиной.

Она посмотрела на Цицерона, и я испугался, что сейчас начнется перепалка, из тех, которые часто обрушивались на этот дом, подобно буре. Но Цицерон лишь кивнул.

— Ты права. Тирон, пошли записку Аттику и напиши, что нам срочно требуется подкрепление. И надо прочно запереть двери.

— А на крышу отнести сосуды с водой, — добавил Квинт. — На случай, если они попытаются выкурить нас отсюда.

— Я останусь и помогу вам, — заявил Руф.

— Нет, мой молодой друг, — сказал Цицерон. — Ты свое дело сделал. Тебе надо немедленно убираться из города. Отправляйся в дом своего отца в Интерамне и сиди там, пока все не разрешится. Так или иначе. — Руф начал протестовать, но Цицерон прервал его: — Если Катилине завтра не удастся убить меня, он может заподозрить, что ты его предал; если же все пройдет успешно, тебя затянет в этот водоворот. В любом случае тебе лучше пока держаться подальше от Рима.

Руф попытался спорить, но безуспешно. После того как он ушел, Цицерон сказал:

— Может быть, он и за нас, но кто знает наверняка? В конце концов, для нашей безопасности лучше, если троянский конь будет за стенами.

Я отправил одного из рабов к Аттику с мольбой о помощи. Затем мы заперли дверь и перегородили ее тяжелым шкафом и кроватью. Задний вход тоже был заперт и закрыт на засовы. Вторым рубежом защиты стал перевернутый стол, которым мы перекрыли проход. Вместе с Сосифеем и Лавреей я носил на крышу воду, ведро за ведром. Туда же мы притащили ковры и одеяла, чтобы накрывать ими пламя. В этой самодельной крепости находился — для защиты консула — гарнизон, состоявший из трех его телохранителей, Квинта, меня, Саргона и его дрессировщика, привратника и нескольких рабов. Все были вооружены ножами и палками. И не надо забывать о Теренции, которая не расставалась с тяжелым подсвечником и, если бы дошло до драки, сделала бы, по-моему, намного больше любого из нас. Служанки собрались в комнате Марка, державшего игрушечный меч.

Цицерон вел себя совершенно спокойно: сидел за столом, что-то обдумывал, делал заметки, писал письма и время от времени спрашивал меня, нет ли вестей от Аттика. Он хотел точно знать, когда прибудут дополнительные люди, поэтому я вооружился кухонным ножом, и, завернувшись в одеяло, опять выбрался на крышу, чтобы наблюдать за улицей. Было темно и тихо; улица словно вымерла. Казалось, весь Рим объят сном. Я стал вспоминать о том дне, когда Цицерон победил на консульских выборах и меня пригласили отметить это событие со всей семьей здесь, на крыше, под звездами. Он с самого начала понимал, что его положение непрочно и власть будет сопряжена со многими опасностями; однако даже ему не могло прийти в голову ничего подобного.

Прошло несколько часов. Время от времени слышался лай собак, но не людские голоса, кроме выкриков сторожа под холмом, сообщавшего, который час. Петухи, как всегда, похлопали крыльями, а затем затихли. Стало еще темнее и холоднее. Меня позвали к консулу. Я спустился и увидел, что он сидит в атриуме, в курульном кресле, с обнаженным мечом на коленях.

— Ты уверен, что попросил пополнение у Аттика?

— Конечно.

— И подчеркнул, что это срочно?

— Да.

— И посыльному можно доверять?

— Полностью.

— Ну что же, — сказал Цицерон. — Аттик еще никогда не подводил меня.

Но его слова прозвучали так, как будто хозяин старался убедить в этом сам себя. Уверен, в тот миг он вспоминал подробности их последней встречи и холодное расставание. Рассвело. Опять послышался хриплый лай собаки. Цицерон посмотрел на меня измученным взглядом. Лицо его было очень напряженным.

— Иди и посмотри.

Я опять забрался на крышу и осторожно глянул через парапет. Сначала я ничего не увидел, но постепенно понял, что по дальней стороне улицы двигаются какие-то тени. К дому приближались несколько мужчин, которые старались держаться в тени стен. Сначала я подумал, что прибыло наше подкрепление. Но Саргон вновь захлебнулся лаем, а люди на улице остановились и стали шептаться. Я бросился вниз, к Цицерону. Рядом с ним стоял Квинт, в руках которого тоже был обнаженный меч. Теренция сжимала свой подсвечник.

— Убийцы здесь, — сказал я.

— И сколько их? — спросил Квинт.

— Десять. Может быть, двенадцать.

В дверь громко постучали, и Цицерон выругался:

— Если десяток мужчин захотят войти в дом, то они в него войдут.

— Дверь остановит их на какое-то время, — сказал Квинт. — Меня больше беспокоит огонь.

— Я вернусь на крышу, — ответил я.

К этому времени небо уже становилось бледно-серым, и я, поднявшись на крышу, смог разглядеть головы мужчин, окруживших дом. Казалось, они что-то делали, встав в круг. Затем я увидел вспышку, и незнакомцы резко отодвинулись от факела. Вероятно, кто-то из них увидел мое лицо, потому что раздался мужской голос:

— Эй, ты, там! Консул дома?!

Я скрылся за парапетом. Послышался другой голос:

— Я сенатор Луций Варгунтей и хочу видеть консула! У меня для него срочное сообщение!

Именно тогда я услышал удар и голоса с заднего