Повелитель света - Морис Ренар

на террасе гостиницы, заметила их еще издали, а потому и не испугалась, когда они возникли перед ней, светящиеся радостью, словно внезапно вспыхнувшие в вечернем сумраке фонари. На протяжении всего ужина, состоявшего главным образом из моллюсков и рыбы, ей казалось, что она третья лишняя среди двух трепещущих и лучезарных жертв бога Амура, и потому мадам Летурнёр пыталась хоть как-то замаскировать неловкость. Впрочем, ей так и не удалось скрыть ни замешательство, ни тревогу, что мало-помалу охватывали ее, купающуюся в лучах этой дрожащей иррадиации, счастливыми излучателями (если можно так выразиться) которой они были.

Хуже всего было то, что вечерние посиделки грозили затянуться до бесконечности: проявляя отчаянное упорство, Рита никак не желала отправляться спать. Шарль, который бы последовал за ней на край света, с радостью терпел эту полуночную прихоть. Было уже около двух часов, когда, уступая настойчивым мольбам мадам Летурнёр, влюбленные наконец соизволили расстаться.

На улицу Шарль спустился ранним утром.

Над деревушкой висела мертвая тишина, однако же в глубинах другой гостиницы уже раздавались легкие шаги Риты, сбегавшей по деревянным ступеням лестницы: она обещала не терять ни минуты из тех часов, которые ей удалось для них «прикупить».

Увидев ее, Шарль почувствовал, как рассеивается последнее сомнение, поддерживаемое в нем одиночеством и утренней ясностью сознания. Какое сомнение? А вот какое. В конце концов, быть может, он заблуждался; быть может, он принимал за реальность свои мечты; быть может, Рита вовсе не горела желанием опоздать на этот корабль… Но стоило девушке появиться в дверях, как все снова стало очень простым и благоприятным.

Она была свежа, словно только что вышла из туалетной комнаты, в которой нет недостатка в самых дорогих косметических изысках. Ее смуглые, неприпудренные скулы алели ярко-красным сиянием зари. Ее темные и блестящие волосы отливали синевой. Воздух вокруг нее словно вобрал все утренние ароматы.

Но на единственном этаже дома хлопнули решетчатые ставни. Взъерошенная, с еще заспанными глазами Женевьева вскричала в тревоге, всплеснув белыми руками:

– Рита!

– Что-то не так? – ответила та со спокойной и веселой иронией.

– О господи! Ты здесь! А то я проснулась, не обнаружила тебя рядом и уже решила было…

Они рассмеялись.

– Давай выходи, и поскорее, – предложила Рита. – У меня есть идея: мы кое-что организуем! Скажешь, что ты обо всем этом думаешь.

Одной рукой убирая с лица белокурые локоны, другой стыдливо прикрывая грудь, Женевьева отступила от окна, причитая:

– Да-да, иду. Кое-что? И что же опять?

Объяснения она получила сразу же по выходе из гостиницы. Речь шла о том, чтобы пойти завтракать в то место, о котором Рита говорила накануне, на опушку леса, с северной стороны. День обещал быть погожим. Все необходимое для пикника можно было раздобыть в бакалейных лавках и кухнях постоялых дворов.

Облегченно выдохнув, Женевьева согласно кивнула: она опасалась чего-то гораздо более опасного, нежели завтрак на траве.

Приготовления к небольшому пиршеству заняли все утро, весьма кстати положив конец безделью, которого следует всегда избегать. Пусть и крайне незначительное, это общее дело лишь подчеркнуло схожесть вкусов Шарля и Риты или по крайней мере то согласие, с которым они принимали взгляды и предпочтения друг друга.

Нашелся осел, который повез на своей спине корзины с провизией: вслед за ним наша троица прошествовала по берегу столь приятно изогнутой бухты. Затем небольшой подъем вывел их к лесной опушке, которую они пересекли и вскоре – так как этот островок совсем небольшой – достигли цели своего похода. На краю леса, на самой вершине скалистого берега, находилось весьма живописное место, которое можно было назвать зеленой беседкой. Земля там была мшистой и мягкой, гостеприимная тенистая листва рассеивала кристально-чистый свет, – словом, это лесное пристанище было уютным и поэтичным, напоминая бокажи старинных романсов.

Между тем внизу, под утесом, белели пенистые воды океана, огромной бухтой поднимавшегося до середины неба и ограниченного с обеих сторон тоненькими дымными или мертвенно-бледными полосками, залитыми то здесь, то там лучами восходящего солнца, – полосками, которыми являлись остров Ре и побережье Франции.

Осмелимся утверждать, что именно оттуда, из этой беседки, открывается один из самых восхитительных видов на всем побережье Атлантического океана.

Рите, которая прекрасно об этом помнила, было приятно узнать, что об этом известно и Шарлю.

Лучшего завтрака невозможно было и желать, разве что он показался им недостаточно долгим. День мало-помалу вступал в свои права, и Рита вдруг сделалась печальной, она была не в силах сдерживать нарастающую грусть. Шарль подошел к ней, сидевшей на заросшем мхом камне и смотревшей в зеленую даль моря. Ах! Что бы только он не отдал, лишь бы вернуть ей прежнюю веселость! Но почтительность, крайняя деликатность не позволяли ему вмешаться ни словом, ни жестом, хотя ему так хотелось протянуть руку и нежно коснуться руки Риты.

К тому же и самому ему было грустно оттого, что заканчивался этот пролог, полный неожиданностей и мимолетных желаний. Они оба нуждались в каком-нибудь отвлекающем средстве, причем средстве действенном. Мадам Летурнёр собирала чуть поодаль вереск. Шарль и Рита, следуя ходу своих мыслей, беседовали о серьезных вещах.

И всякий раз приходили к согласию, их мнения всегда и во всем совпадали. Воспитанный в строгих правилах, Шарль ставил превыше всего религию семьи, нерушимую верность дедовским традициям, сыновнюю любовь и уважение к социальным институтам, домашние законы, на которых и строятся крепкие семьи. И Рита, вместо того чтобы испугаться подобного кредо, слушала его, почти во всем с ним соглашаясь. И каждый из них был сильно взволнован тем, что обнаружил такую гармонию суждений, шла ли речь о вопросах несущественных или весьма значительных.

Вот так и пролетело время, все больше и больше привязывая их друг к другу, однако же приближая момент расставания, которое – пусть оно и казалось Шарлю временным – внезапно обрело зримое воплощение, приняв вид сероватого дыма над черной точкой, которая внизу, со стороны Ла-Рошели, приближалась к ним, постепенно увеличиваясь в размерах.

– А вот и пароход! – вздохнула девушка.

– Вот как! – произнес он намеренно равнодушным тоном.

И они посмотрели друг на друга, не говоря больше ни слова и не двигаясь, обмениваясь лишь взглядами и почти горестными улыбками на губах, которые так и не сошлись в поцелуе.

– В путь! – сказала она. – Женевьева, «Боярвиль» уже на подходе!

От мысли, что через три дня ему придется на какое-то время ее покинуть, Шарль горевал, словно ребенок.

Спустя два часа «Боярвиль» уже входил в олеронский порт. С бьющимся сердцем Шарль и Рита смотрели, как мимо них проплывает песчаная полоса берега, группы молодых сосен, дома и набережная,