Бабель - Ребекка Ф. Куанг

«Откуда он знает об этом?» — спросила профессор Крафт.

Профессор Чакраварти виновато пожал плечами. «Возможно, он ему показал».

«Ананд!»

«О, в чем был вред?»

«Ну, это, очевидно...»

«Что такое резонанс?» потребовала Виктория.

«На восьмом этаже,» сказал Робин. Пойдемте, я покажу вам. Так поддерживаются удаленные бары, те, которые не созданы для прочности. От центра к периферии. Если мы уберем центр, то, конечно, они начнут разрушаться, не так ли?

«Ну, есть моральная линия, — сказала профессор Крафт. Отказ от услуг, ресурсов — это одно. Но преднамеренный саботаж...

Робин насмешливо хмыкнул. «Мы разделяем этические нормы из-за этого? В этом?

«Город перестанет работать, — сказал профессор Чакраварти. «Страна. Это был бы Армагеддон».

«Но это то, чего мы хотим...»

«Вам нужен достаточный ущерб, чтобы угроза стала правдоподобной, — сказал профессор Чакраварти. «И не больше.»

«Тогда мы удалим сразу несколько». Робин встал. Его решение было принято. Он не хотел обсуждать это дальше, и он видел, что никто из них тоже не хотел; они были слишком встревожены и слишком напуганы. Они хотели, чтобы кто-то сказал им, что делать. По очереди, пока они не поймут общую идею. Не хотите ли вы выбрать, кто из них?

Профессора отказались. Робин подозревал, что для них было слишком сложно самостоятельно разложить резонансные стержни, поскольку они слишком хорошо знали последствия своих действий. Им нужно было сохранить иллюзию невинности или, по крайней мере, неведения. Но они больше не возражали, и в тот вечер Робин и Виктория вместе поднялись на восьмой этаж.

Дюжина или около того, как ты думаешь? предложила Виктория. Дюжина каждый день, а там посмотрим, нужно ли увеличивать?

Возможно, две дюжины для начала, — сказал Робин. В комнате, должно быть, были сотни прутьев. У него возникло желание сбить их все, просто взять один и использовать его, чтобы сбить остальные. «Разве мы не хотим быть драматичными?»

Виктория бросила на него насмешливый взгляд. «Есть драматизм, а есть безрассудство».

«Вся эта затея безрассудна».

«Но мы даже не знаем, что можно сделать...»

«Я имею в виду, что нам нужно привлечь их внимание». Робин сжала кулак в ладонь. «Я хочу зрелища. Я хочу Армагеддон. Я хочу, чтобы они думали, что дюжина башен Магдален будет падать каждый день, пока они не прислушаются к нам».

Виктори сложила руки. Робину не понравилось, как ее глаза изучали его, как будто она уловила какую-то истину, которую он не хотел признавать вслух.

«Это не месть, то, что мы здесь делаем». Она подняла брови. «Просто для ясности.»

Он решил не упоминать профессора Плэйфера. «Я знаю это, Виктория.»

«Хорошо, тогда.» Она отрывисто кивнула. «Две дюжины.»

«Две дюжины для начала.» Робин потянулся вниз и вытащил ближайший резонансный стержень из своего крепления. Он выскользнул с удивительной легкостью. Он ожидал какого-то сопротивления, шума или трансформации, символизирующей разрыв. «Неужели все так просто?»

Как тонок, как хрупок фундамент империи. Убери центр, и что останется? Задыхающаяся периферия, беспочвенная, бессильная, вырубленная под корень.

Виктория наугад протянула руку и вытащила второй стержень, затем третий. «Полагаю, мы увидим».

И тут, как карточный домик, Оксфорд начал рушиться.

Скорость его разрушения была ошеломляющей. На следующий день все часы на колокольне остановились, застыв ровно в 6.37 утра. Позже, после полудня, над городом распространилась сильная вонь. Оказалось, что серебро было использовано для облегчения стока канализационных вод, которые теперь застряли на месте, представляя собой неподвижную массу осадка. В тот вечер Оксфорд погрузился во тьму. Сначала начал мерцать один фонарный столб, потом другой, потом третий, пока не погасли все фонари на Хай-стрит. Впервые за два десятилетия с тех пор, как на улицах были установлены газовые фонари, Оксфорд окутала черная ночь.

«Что вы двое там сделали?» — удивлялся Ибрагим.

«Мы вытащили только две дюжины», — ответила Виктория. Только две дюжины, так как...

Именно так и должен был работать Бабель», — говорит профессор Чакраварти. Мы сделали город настолько зависимым от Института, насколько это возможно. Мы спроектировали бары так, чтобы они работали не месяцами, а всего несколько недель, потому что ремонтные работы приносят деньги. Такова цена завышения цен и искусственного создания спроса. Все это прекрасно работает, пока не перестает».

К утру третьего дня транспорт начал ломаться. Большинство экипажей в Англии использовали различные пары соответствий, которые играли с понятием скорости. Слово speed в современном английском языке имеет специфическое значение быстроты, но, как показывает ряд распространенных фраз — Godspeed, good speed to you — корневое значение, происходящее от латинского spēs, означающего «надеяться», ассоциировалось с удачей и успехом, с более широким смыслом поиска цели, преодоления больших расстояний для достижения своей цели. Скоростные пары, основанные на использовании латинского или, в редких случаях, старославянского языка, позволяли каретам двигаться быстрее без риска аварии.

Но водители слишком привыкли к барам, и поэтому не делали поправок, когда они не срабатывали. Аварии множились. Дороги Оксфорда стали забиты перевернувшимися повозками и кэбами, которые слишком круто брали повороты. В Котсуолдсе небольшая семья из восьми человек упала прямо в овраг, потому что погонщик привык сидеть сложа руки и позволять лошадям брать управление на себя во время сложных поворотов.

Почтовая система тоже остановилась. В течение многих лет курьеры Королевской почты с особо тяжелыми грузами использовали бруски с выгравированной на них франко-английской парой слов parcelle-parcel. И во французском, и в английском языках слово parcel когда-то использовалось для обозначения участков земли, составляющих поместье, но когда оно эволюционировало до обозначения предмета бизнеса в обоих языках, оно сохранило свой оттенок мелкой фрагментарности во французском, в то время как в английском оно означало просто пакет. Прикрепление этой планки к почтовой карете заставляло посылки казаться малой частью их истинного веса. Но теперь эти повозки, с лошадьми, напрягающимися под нагрузкой в три раза большей, чем они привыкли, разваливались на ходу.

Как вы думаете, они уже поняли, что это проблема? потребовал Робин на четвертый день. Сколько времени должно пройти, чтобы люди поняли, что это не пройдет само собой?

Но изнутри башни сказать об этом было невозможно. У них не было возможности узнать общественное мнение ни в Оксфорде, ни в Лондоне, кроме как по газетам, которые, как ни смешно, по-прежнему доставлялись к входной двери каждое утро. Так они узнали о трагедии семьи Котсуолд, дорожных происшествиях и замедлении работы курьеров по всей стране. Но в лондонских газетах почти не упоминалось о войне с Китаем или забастовке, кроме краткого сообщения о каких-то «внутренних