Родина - Фернандо Арамбуру

– Насколько я понимаю, кроме всего прочего, неизвестно и где они поселились.

– Давай оставим эту тему. Проклятая баба нарочно увезла Амайю как можно дальше от меня. Ты что, не понимаешь, ее просто бесило, что мы с Амайей отлично ладили?

– А если это письмо – обман, хитрая уловка, что тогда?

– Пошел ты ко всем чертям, Горка, не хватало мне сейчас только твоих писательских фантазий. Это тебе не роман. Это реальная жизнь, как она есть.

Горка велел ему повернуться на спину. Стал массировать грудь, живот, занялся тем, что было ниже, и привел в боевую готовность, потом перешел к бедрам, сказав, что:

– В романе я бы сделал так: разведенная женщина только притворяется, будто перебралась со своей дочерью в Штаты. Некая подруга или коллега по службе, которая собирается туда поехать, готова отправить из почтового отделения в Чикаго или Сан-Франциско заранее написанное письмо. А мать с дочерью тем временем перебрались жить, например, в Мадрид, если учесть, что и Амайе, и твоей бывшей так нравится столица нашего государства. Что касается отца, то я бы придумал для его линии подходящий финал, после того как он справится с невероятными душевными терзаниями, ему поможет психиатр. Только не самоубийство. Это было бы слишком просто. Пожалуй, герой мог бы отправиться в Америку. Там он, пока разыскивает свою дочь, знакомится с женщиной, Самантой, соблазнительной блондинкой, имеющей за спиной бурное прошлое – проституцию и наркотики.

– И чего ты, интересно, ждешь? Иди и пиши.

– Может, и пойду. Пока я занят здесь.

И Горка продолжал делать массаж, продолжал говорить ласковые и утешительные слова, продолжал и после того, как Рамунчо поспешно и скудно изверг семя.

Они вдвоем отпраздновали это событие в ресторане “Гран отель Домине”. Сидели друг против друга, влюбленные, душевно близкие, за столиком у огромного окна, выходящего на блестяще-серые изгибы музея Гуггенхайма. Дело было в июле – приятная температура, синее небо, прекрасный день. Рамунчо пребывал в эйфории, отчасти, правда, из-за выпитого вина.

Что они праздновали? А то, что накануне Конгресс депутатов (нижняя палата парлемента) проголосовал за принятие закона, разрешающего однополые браки, – исключительно стараниями Социалистической рабочей партии, хотя Рамунчо издавна испытывал к ней стойкую неприязнь, но теперь он еще подумает и, возможно, на ближайших выборах даже отдаст им свой голос – из чувства благодарности, хотя в дальнейшем, пожалуй, голосовать за них больше не станет.

А вот Горка принципиально не участвовал ни в каких выборах. Не благодарил, не поддерживал, не выражал протеста. Все, что попахивало партийностью и политикой, внушало ему… Отвращение? Нет, скорее он был ко всему этому безразличен. Теперь же с очень серьезным видом поднял свой бокал, поддерживая тост Рамунчо, который всю первую половину дня не закрывал рта. Наконец он заявил:

– В один прекрасный день я попрошу твоей руки.

– Сразу видно, что ты выпил лишнего.

– Я говорю совершенно серьезно, bibotza[116]. Хотя пока еще рано. Сперва надо посмотреть, как будет работать новый закон.

– Ну, тогда ладно, значит, капля здравого смысла у тебя еще осталась. Главное, чтобы ты ее не потерял.

– Как мне кажется, надо проявлять осмотрительность. Ну скажи, по-твоему, наше общество, где до недавнего времени каждый день непременно завершался молитвой, готово к перемене такого уровня? “Я отдал бы тебе весь мир, мальчик, возникший из закатных лучей…”[117] Вот я смотрю на тебя, смотрю на тебя, не перестаю смотреть на тебя… И знаешь, о чем думаю?

– Ну уж давай, поэт, говори.

– Готов поклясться, что на самом деле и ты не исключаешь мысли о нашем браке.

– Это ты должен еще заслужить, красавчик.

– Да и ты тоже, само собой.

Алькальд Аскуна поженил их пять с половиной лет спустя в Арабском зале мэрии. Он провел церемонию, закрывая лицо великолепным букетом белых роз, но все равно были уже заметны первые разрушительные следы страшной болезни. Речь алькальда звучала то взволнованно, то шутливо, она была пересыпана цитатами из литературных произведений и забавными воспоминаниями, которые иногда относились и к его старой дружбе с Рамунчо, хотя он называл его исключительно Рамоном. Присутствующие охотно смеялись, а под конец глаза у некоторых повлажнели. Горка и Рамунчо были при галстуках, оба в светло-серых костюмах. Словно близнецы, как сострил кто-то. Традиционный финальный поцелуй был скомкан по вине Горки, который никак не мог побороть сковавшую его робость. Так что Аскуна пустил в ход все свое красноречие и потребовал повторить поцелуй, но чтобы на сей раз он был настоящим. Веселый хор гостей подхватил требование алькальда, и тогда новобрачные крепко обнялись и подчинились гласу народа (два десятка друзей и товарищей по работе). Их губы соединились с такой безудержной страстью, что раздался взрыв аплодисментов и даже свист.

Поздравления, объятия, слова поддержки, а один шутник, без которых такие события никогда не обходятся, пожелал им многочисленного потомства. И каждый видел, что женились они с любовью, а не только по любви. Но если кто-то из пришедших на церемонию решил, что в тот день в Арабском зале произошло некое из ряда вон выходящее событие, которое явилось результатом спонтанного решения, и весь спектакль был разыгран по воле каприза, то он ошибался. Рамунчо и Горка поженились, как и многие другие пары, руководствуясь вполне практическими соображениями. Не последнюю роль тут сыграли и страхи Рамунчо, которому годом раньше удалили одну почку.

Вскоре после того, как ему исполнилось сорок, у него обнаружилась опухоль. Пока дела обстояли вроде бы неплохо. Он прошел процедуру гемодиализа, но не очень верил в благоприятный результат. Как, впрочем, и сами врачи. Метастазы? Пока даже намека на них обнаружено не было. Оставшись вдвоем в больничной палате, они с Горкой решили узаконить свои отношения. И Горка, который сперва сопротивлялся – да зачем нам это, к чему? – признал справедливость доводов Рамунчо: наследство, собственность, начиная с квартиры, которой мы станем владеть вместе, как только меня выпустят отсюда, если, конечно, выпустят, а еще, например, пенсия, не забывай про пенсию, которую ты сможешь получать, когда меня не будет. Вернувшись наконец домой, Рамунчо поспешил составить завещание в пользу Горки. И потребовал у того обещание оказать материальную поддержку Амайе в случае чего.

Вот уже больше десяти лет Рамунчо не имел известий о дочери. Своим чередом проходили знаменательные дни – день его рождения, Рождество.

– Неужели она так и не вспомнит обо мне?

Ничего – ни письма, ни открытки. Рамунчо страдал. Не раз он самостоятельно или с помощью Горки пытался отыскать хоть какой-нибудь след Амайи в интернете, используя разные поисковики. Не оставлял без внимания и социальные сети. На всякий случай интересовался также ее матерью. Ведь хоть в каких-нибудь списках пользователей, в подписях под фотографиями, ну, не знаю, хоть где-нибудь должно появиться имя той или другой. Или теперь они зовутся совсем иначе?