Родина - Фернандо Арамбуру

Ни один день рождения девочки – теперь уже, разумеется, взрослой женщины, – ни одно Рождество не обходились без покупки подарка для нее. Пакеты с пестрыми лентами и поздравительными открытками заполнили шкаф и с каждым годом занимали все больше места. А когда Горка спрашивал, к чему все это, зачем ты травишь себе душу, Рамунчо отвечал:

– Сердце мне подсказывает, что она вернется. И я хочу, чтобы она знала: ни на секунду я не переставал думать о ней. Обещай мне, что, если я умру, ты вручишь ей все это.

Для Горки любые матримониальные планы наталкивались на одно препятствие – родители. Не потому что они могли не одобрить его решение – конечно, не одобрят, кто бы сомневался, – а из-за стыда, который они испытают (или только он считал, что испытают), как только новость о такой свадьбе пойдет гулять по поселку.

Он примерно раз в год разговаривал с матерью по телефону. Правда, несколько чаще это случалось в первые месяцы после того, как заболела Аранча. Темы были всегда одни и те же: Аранча, погода, еда, сплетни о соседях. Разговор почти никогда не касался Хосе Мари или личной жизни Горки, который в лучшем случае сообщал какие-нибудь пустяки о своей работе на радио. Хошиан страдал аллергией на телефон и редко брал трубку. Он ограничивался тем, что велел Мирен передать сыну привет и от него тоже, а еще спросить, когда он наконец их навестит.

Горка боялся огорчить родителей, боялся, что они устроят ему страшный скандал, и поэтому отговаривал Рамунчо от затеи с женитьбой. Но, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы тот особенно и настаивал. Для него это была некая красивая романтическая возможность в будущем, не предполагавшая никакой спешки. Потом Рамунчо заболел. И вроде бы даже находился на шаг от смерти, как потом признались врачи. Значит, ситуация изменилась. И, словно расписываясь в своей трусости, которой он никогда не скрывал, Горка задумал заключить брак тайком от родственников. Рамунчо возмутился:

– Об этом не может быть и речи. Не хочешь – не приглашай их. Моей матери тоже ведь не будет, ей уже под девяносто, и она саму себя в зеркале перестала узнавать. Но ты должен по крайней мере поставить родителей в известность.

– Сам знаешь, что у меня на это духу не хватит.

– Послушай, надеюсь, ты не намерен построить свою жизнь на лжи и умолчаниях. Хуже ничего быть не может, поверь мне.

– В любом случае я отправлю им письменное извещение, ладно? Даже по телефону ничего сказать не смогу – сразу грохнусь в обморок.

И он написал им письмо. Оно было совсем коротким, но Горка потратил на него полдня, не меньше. Рамунчо прочитал его за ужином и одобрил, предложив кое-какие незначительные поправки. За неделю до свадьбы Горка наконец-то решился отправить письмо по почте. Но ответа не получил. Из чего сделал вывод, что родители от него, скорее всего, отреклись и, видно, нос на улицу боятся высунуть от страха или стыда.

Сразу после регистрации Горка и Рамунчо, взявшись за руки, счастливые, спустились по лестнице мэрии. Там новобрачных, как и положено, осыпали рисом. Некоторые машины, проезжавшие мимо, приветствовали их гудками. Гости кричали: пусть поцелуются, пусть поцелуются (горько), – и подняли такой шум и гам, что это стало привлекать взгляды прохожих. Снова начались поздравления и объятия. Несколько зернышек риса запутались у Горки в волосах. Ему об этом сказали, и он попытался стряхнуть рис рукой. И вдруг, случайно глянув в сторону реки, он их увидел. Кого? Да кого же еще? Свою семью, они стояли на противоположном тротуаре, отдельно от всех, и словно боялись присоединиться к ним. Мать держалась за ручки инвалидной коляски, отец в берете и наброшеном на плечи свитере.

Рамунчо сразу заметил странную перемену в поведении Горки, в выражении его лица, и понял: с ним происходит что-то серьезное.

– Что ты?

– Они здесь.

И оба тотчас направились в ту сторону. Рамунчо веселый, Горка – ошеломленный, серьезный, смущенный.

– Приехали?

Мирен, привыкшая всегда быть за главную, решительно тряхнула головой:

– Как же мы можем не приехать на свадьбу сына? Это и есть мой зять?

Она приняла важный вид и вытянула шею, подставляя ему щеку. И при этом успела спросить что-то у Рамунчо на баскском, наверняка с единственной целью – проверить, знает ли он язык. Рамунчо ответил так, что вызвал общий смех. Не смеялся, разумеется, только Горка, у которого на лице застыло похоронное выражение. Почему? Потому что он не мог не посочувствовать отцу, который стоял с натянутой улыбкой, глаза на мокром месте, стоял рядом с парапетом, не зная, как себя вести, что сказать, словно его вдруг взяли и перенесли на другую планету.

Мирен быстро вмешалась, желая и тут навести порядок:

– Слушай, Хошиан, ты, надеюсь, не собрался всплакнуть?

Зато Аранча, сидящая в своей коляске, была беззвучным источником радости. Она взмахивала здоровой рукой, что-то беззвучно кричала и смеялась глазами. Рамунчо нагнулся и от всей души поцеловал ее в лоб. Потом решительно обнял и похлопал по спине Хошиана, лоб которого находился лишь на несколько миллиметров выше узла его галстука. И наконец элегантный зять сделал ловкий тактический ход, заявив, что очень рад иметь такую красивую свекровь.

Мирен, пыжась от удовольствия:

– Я приехала в Бильбао, чтобы похвастаться своим сыном. Вон, даже туфли новые купила.

И все разом посмотрели на ее ноги.

Тут подъехали такси. Как только машины довезли их до места, Мирен вышла, взяв Горку под руку. Так они и ступили в ресторан. Значит, семья Горки тоже приняла участие в свадебном пире? Что за вопрос? Разумеется.

Когда все расселись, справа от Рамунчо стул остался свободным – он предназначался для его дочери. Об этом Рамунчо сказал гостям, произнося короткую приветственную речь. Слева от Горки села Мирен, которая нашла подходящий момент и под столом вручила сыну конверт с тысячью евро – это наш подарок тебе на свадьбу. Меньше никак нельзя, пояснила она. Потом шепнула ему на ухо:

– Хосе Мари просил поздравить тебя.

Кике принарядился. Костюм, галстук и шокирующее, кричаще нелепое дополнение – кеды известной марки. У Нереи юбка на десять сантиметров выше колен. Розовая помада на губах, тени на веках, сетчатые чулки и туфли на высоком каблуке. Что, люди на них оглядываются? Ну и пусть оглядываются. Со времени своего знакомства, еще в конце минувшего века, эта пара с большим удовольствием устраивала такие вот выходы, чтобы показать себя свободными – вызывающе свободными – и богатыми. А еще оба распространяли вокруг резкий запах духов.

В ресторане они заняли столик – знай наших! – между двух деревянных столбов, поддерживающих балки. Удачное место – далеко как от кухни, так и от входной двери. В какой день это было? В субботу, в половине десятого вечера. После обеда Кике узнал, что те деньги, которые год назад он вложил в производство консервов из якобы лодосского перца[118] (почему якобы? потому что на самом деле этот перец по дешевке закупают в Перу), по сути, пропали. Он рассказывал об этом Нерее, прикрываясь циничной улыбкой и демонстрируя свои безупречные зубы.