Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

правильном лимузине; цирк их спасает. Суман отказывается от небесной прогулки и выходит замуж за миссионера, который перестает быть миссионером. Но и создатель того, что называлось Инспектором Дхаром, заподозрил, что это слишком уж счастливый финал. Надо, чтобы случилось что-то плохое, подумал сценарист.

Так, полный размышлений, и сидел в своем кабинете доктор, спиной ко двору для целительных прогулок. Возможно, доктору Дарувалле следовало бы устыдиться, что в обстановке госпиталя для детей-инвалидов он пытался представить себе какую-нибудь маленькую трагедию.

Неромантическая комедия

Вопреки предположению Рахула полиция не нашла колпачок серебряной авторучки с надписью «Индии». Зажима для денежных купюр уже не было под бугенвиллеями, когда заместитель комиссара полиции осматривал тело убитого мистера Лала. Серебро так блестело в лучах утреннего солнца, что попало на глаза вороне. Из-за этого колпачка ворона и обнаружила труп. Ворона начала выклевывать глаз мистера Лала; затем, когда она занялась открытой раной за ухом мистера Лала и той, что была на его виске, первый стервятник опустился на поле для гольфа возле девятой лунки. Ворона не уступала свою добычу, пока не прилетели другие стервятники, – в конце концов, она ведь первой нашла тело. Перед тем как улететь, птица украла серебряный колпачок – вороны всегда крадут блестящие предметы. То, что ворона тут же потеряла свою находку в потолочном вентиляторе обеденного зала клуба «Дакворт», не обязательно говорило о явно переоцененных умственных способностях птицы – просто лопасти вентилятора в то утро периодически сверкали, попадая в солнечный луч, что и привлекло зоркую ворону. Однако потолочный вентилятор оказался самым неподходящим местом, чтобы на него садиться, и официант грубо прогнал нагадившую птицу.

Что касается блестящего предмета, который ворона так крепко держала в своем клюве, он застрял в механизме потолочного вентилятора, временно нарушив его работу. Доктор Дарувалла был свидетелем этого нарушения; доктор также видел, как гадящая ворона садилась на вентилятор. Так что серебряный колпачок существовал лишь в перегруженной памяти доктора Даруваллы, и доктор уже забыл, что вторая миссис Догар напоминала ему кого-то из старых кинозвезд. Фаррух также забыл о весьма болезненном столкновении с миссис Догар в фойе клуба «Дакворт». Это блестящее нечто, которое утратили сначала Нэнси, затем Рахул, а потом ворона, теперь могло быть утрачено навсегда, поскольку перспектива найти его лежала в пределах имеющих свои границы дарований доктора Даруваллы. Честно говоря, как память, так и наблюдательность тайного сценариста оставляли желать лучшего. Было бы разумней положиться на механизм потолочного вентилятора – что он выплюнет колпачок от авторучки и предоставит его, как чудо, в распоряжение детектива Патела (или Нэнси).

А Мартину Миллсу для спасения требовалось чудо почти невозможных совпадений, поскольку месса началась слишком поздно, чтобы отвлечь миссионера от его самых тяжких воспоминаний. Были времена, когда каждая церковь напоминала Мартину о Пресвятой Деве Марии Победительнице. Когда его мать была в Бостоне, Мартин всегда ходил на мессу в церковь Пресвятой Девы Марии Победительницы на улице Изабеллы – это всего лишь в восьми минутах ходьбы от «Рица». Проснувшись воскресным утром в День благодарения, молодой Мартин, тогда ученик девятого класса, тихонько выскользнул из спальни, которую делил с Арифом Комой, не став его будить. В гостиной этого двуспального номера Мартин увидел, что дверь в спальню его матери приоткрыта; это покоробило мальчика как свидетельство беспечности Веры, и он хотел прикрыть дверь, прежде чем выйти из номера – он спешил на мессу, – когда его окликнула мать.

– Это ты, Мартин? – спросила Вера. – А где твое «доброе утро»? Иди поцелуй маму.

Покорно, хотя ему было неприятно видеть мать в сильно надушенном хаосе ее будуара, Мартин подошел к ней. К его удивлению, и Вера, и ее постель были в полном порядке; у него сложилось впечатление, что мать уже приняла ванну, почистила зубы и сделала прическу. Простыни не были скомканы, значит у его матери не было сегодня дурных снов. Кроме того, на Вере была красивая ночная сорочка, почти девичья на вид; она подчеркивала Верину выразительную грудь, но вполне целомудренно, а не бесстыдно, как часто в таких случаях. Мартин осторожно поцеловал мать в щеку.

– Ты в церковь? – спросила его она.

– Да, на мессу, – сказал Мартин.

– Ариф еще спит? – спросила Вера.

– Думаю, да, – ответил Мартин. Имя Арифа в устах матери напомнило Мартину болезненную неловкость, испытанную им накануне вечером. – Напрасно ты спрашивала Арифа о таких… личных вещах, – внезапно сказал он.

– Личных? Ты имеешь в виду – о сексуальных? – спросила Вера сына. – Честно говоря, Мартин, бедному мальчику, вероятно, смертельно хотелось поговорить с кем-то о его ужасном обрезании. Не будь таким ханжой!

– Полагаю, что Ариф очень замкнутый человек, – сказал Мартин. – Кроме того, – добавил он с напором, – я думаю, что у него какое-то… расстройство.

Вера села в постели с явным интересом.

– Сексуальное расстройство? – спросила она сына. – С чего ты так решил?

В тот момент Мартину это не показалось предательством – он думал, что говорит с матерью, чтобы защитить Арифа.

– Он мастурбирует, – тихо сказал Мартин.

– Господи, надеюсь, что да! – воскликнула Вера. – Я, конечно, надеюсь, что и ты этим занимаешься!

Мартин не клюнул на это и ответил:

– Я имею в виду, что он слишком много мастурбирует – почти каждую ночь.

– Бедный мальчик! – заметила Вера. – Но похоже, ты это осуждаешь, Мартин.

– Я думаю, что он… чрезмерно, – сказал ей сын.

– А я думаю, что мастурбация – это вполне нормально для мальчиков вашего возраста. Ты обсуждал это с отцом? – спросила его Вера.

«Обсуждал» – неподходящее слово. Мартин слушал, как Дэнни в самых поощрительных тонах развивал тему желаний, через которые якобы проходит в своем развитии Мартин, и что, дескать, все эти желания являются совершенно естественными, – вот о чем говорил Дэнни.

– Да, – сказал Мартин. – Папа считает, что онанизм – это нормально.

– Ну вот видишь? – с сарказмом сказала Вера. – Если твой отец, этот святой человек, говорит, что это нормально, я полагаю, нам всем не стоит отказываться от этого!

– Я опаздываю на мессу, – сказал Мартин.

– Тогда беги, – ответила мать. Мартин собирался закрыть за собой дверь в ее спальню, но мать сказала ему на прощание: – Лично я, дорогой, думаю, что онанизм будет тебе полезней, чем месса. И пожалуйста, оставь дверь открытой – мне так нравится.

Мартин не забыл взять ключ от номера на тот случай, если Ариф будет еще спать, когда он вернется с мессы, а мать будет мыться в ванной или говорить по телефону.

По окончании мессы он постоял перед витриной с мужскими костюмами в магазине «Брукс