Черная камея - Энн Райс

Тот факт, что он так сильно был на меня похож, очевиднольстил моему самолюбию, не сомневаюсь, но я все равно любил бы мальчика, дажеесли бы он выглядел иначе. Мне особенно импонировала его любознательность. Внем не было и малой доли того мрачного высокомерия, которое отличаетневежество; он без конца забрасывал Нэша вопросами и покупал всевозможныесувениры для всех своих родных, и мы отсылали их из каждого отеля ночнымэкспрессом.

Я, разумеется, знал, не обмолвившись об этом ни словоммальчику, что никогда не отдам его Терри Сью, если только он сам не станетгорячо настаивать – хотя я с трудом себе такое представлял; теперешнее егоповедение не давало ни малейшего повода мне так думать. Наоборот, на второй годон не исправил меня и даже не затих, когда я брякнул: "Когда ты будешьжить с нами в Блэквуд-Мэнор", – что лично меня порадовало.

Конечно, тетушка Куин баловала его как могла, покупая одежду,из которой он почти мгновенно вырастал, и ничто не доставляло ей такогоудовольствия, как видеть, что люди, когда мы входили в вестибюли отелей илирестораны, оборачиваются, чтобы еще раз посмотреть на этого маленькогоджентльмена в черном костюмчике с галстуком.

Меня так часто захлестывали чувства, что тебя утомит, если яначну перечислять, по каким поводам. Достаточно сказать, что меня радовало всеувиденное, начиная с крошечной деревушки в Англии и заканчивая блескомпобережья Амальфи.

Был, правда, один визит во время нашего продолжительноготурне, о котором я хочу рассказать. Случилось это, когда мы посещали развалиныПомпеи недалеко от Неаполя.

Но позволь сначала отвлечься на другой предмет – мистерии сГоблином, ибо, как он и предсказывал, я потерял его в какой-то момент, когда мыпересекали океан. Я даже не могу точно сказать, как это случилось и когда. Ясидел с ним рядом в роскошном салоне новой модели огромного авиалайнера, гдекаждое сиденье вращалось во все стороны и у каждого пассажира был свойтелевизор и где потрясающий уровень изолированности от остальных позволил мнеразговаривать с Гоблином и крепко держать его за руку. Так я и делал,успокаивая его, отгоняя его страхи, обещая сделать все, что в моих силах, лишьбы он остался со мной, и убеждая, что люблю его...

...а потом, очень медленно, он начал исчезать. Его голосзвучал все слабее и в конце концов замолк совсем, но в последние секунды яуспел сказать:

"Гоблин, дождись меня. Гоблин, я вернусь домой. Гоблин,посторожи дом вместо меня от того таинственного незнакомца. Мне нужно, чтобы тыэто сделал. Удостоверься, что с дорогими мне людьми – Жасмин, Большой Рамоной,Клемом и Алленом все в порядке".

Я не переставая твердил ему это с самого взлета, но теперь яговорил с большей убедительностью, а в следующую секунду он исчез.

Чувство разрыва, чувство одиночества и пустоты,образовавшейся вокруг, было ужасным – словно кто-то сорвал с меня всю одежду ибросил одного в пустыне. Целый час, а может, и больше, я не говорил никому нислова Я лежал, откинувшись в кресле, надеясь, что это чувство угнетенностипройдет. Я отчаянно старался осознать, что освободился от Гоблина, а потому недолжен жаловаться. Я мог свободно выполнять все задачи Возмужания, быть дляТомми преданным родственником, приносить радость тетушке Куин и учиться у Нэша.Меня ждал буквально весь мир!

Но я остался без Гоблина. Совершенно один. И меня терзали темуки, которых я прежде не испытывал.

Странно, но именно в этот затянувшийся период, когда ялежал, откинувшись в роскошном кресле, и прелестнейшая стюардесса принесла мневторой бокал вина, когда, казалось, даже умолкли двигатели самолета, когда я немог слышать голосов Томми и тетушки Куин и даже был не способен увидеть ни их,ни Нэша с его книгой, – именно в эту неожиданно долгую и холодную паузу японял, что так и не попрощался с Пэтси.

Я даже не пытался ее отыскать. Никто из нас, насколько мнеизвестно, не пытался отыскать Пэтси. Мы даже не вспомнили о ней. И Клем неспросил, что ему делать, если она потребует лимузин. И Большая Рамона несказала: "Что делать, если она привезет в дом своих певцов ибарабанщиков?"

Ни один не вспомнил о ней ни по-хорошему, ни по-плохому, итеперь я сокрушался, что даже не попробовал связаться с ней по телефону ипопрощаться. По мне пробежал холодок. Неужели мне ее не хватало? Нет, мне нехватало Гоблина. Мне казалось, что с меня содрали кожу и выставили на холодныйветер.

Пэтси, моя Пэтси. Хватило ли ей здравого смысла занятьсямедицинским лечением, так ей необходимым? Я вдруг обессилел настолько, что ужене мог утруждаться этой проблемой; разумеется, сыграла свою роль и мояотдаленность.

И тут меня охватил страх, и не просто страх, а уверенность вчем-то плохом.

Сообразив, что в этом самолете никто не мог до менядозвониться, зато я мог позвонить в Блэквуд-Мэнор, я впервые воспользовалсясвоей новой кредитной карточкой и набрал домашний номер.

Прежде чем в трубке послышался голос Жасмин, до меня донессязвон бьющегося стекла.

"Слава богу, это ты, – сказала она. – Знаешь,что он сейчас творит? Разбивает в доме все стекла подряд. Он разбуянился!"

"Расскажи поподробнее, – попросил я. – Ты еговидишь?"

"Нет, не вижу. Просто из окон вылетают все стекла.Начал он с гостиной. Со стороны выглядит, будто стекла разбивают кулаком, одноза другим".

"Послушай меня, он не настолько силен, как ты думаешь.Что бы ты ни делала, не смотри туда, где он сейчас бьет стекла. Тебе не нужноего видеть, а то он черпает от этого силы, а они скоро должны иссякнуть, судяпо тому, как он действует".

Жасмин что-то еще говорила, но я едва мог понять. Видимо, онразбил все стекла в столовой. Как раз в эту минуту он находился в кухне, откударазговаривала Жасмин, но там он не натворил бед, и уже через секунду онауслышала звон стекла на втором этаже. Постояльцы бегом ринулись вниз полестнице.

"Так он ничего не тронул в кухне?"

Жасмин подтвердила.

"Значит, он не хотел поранить тебя. Беги к гостям,выведи их из дома. Пусть они разъезжаются, не оплатив счетов, поторопись. Но неподнимайся наверх, туда, где он сейчас, если только там не остались постояльцы.И запомни, что бы ты ни делала, старайся не смотреть в его сторону. Он от этогостанет только сильнее".

Я отключил трубку. Слышимость была плохой из-за ревадвигателей, и все же через тысячи миль до меня донесся звон бьющихся окон,которые он крушил, давая выход своей одинокой ярости. Я начал лихорадочноприкидывать, что теперь делать. Мне хотелось найти решение, прежде чемобращаться к Стирлингу, – ведь как-никак теперь я глава дома.