Хромой из Варшавы. Книги 1-15 - Жюльетта Бенцони

не мог справиться с собой и продолжал читать, не столько даже подстрекаемый обычным любопытством, сколько поддавшись какому-то очарованию этих писем.

Зачаровывал сам их тон. Крупный и четкий почерк, которым они были написаны, выдавал человека достаточно властного, хотя и пылко влюбленного. Чем дальше Альдо вчитывался, тем больше его одолевало странное ощущение, будто властное обаяние писем завладевает всем его существом. Таинственный Р. — другой подписи не было, — страстно любивший Адриану, сообщал ей о какой-то цели, ради которой готов был всем пожертвовать. Ни одного из конвертов не сохранилось, но в письмах упоминались различные города Швейцарии: Женева, Лозанна и в особенности Локарно, где, по-видимому, и зародились их отношения. Из Локарно было послано и последнее письмо. На нем стояла дата: август 1918 года. Оно было самым загадочным из всех и написано почти в приказном тоне. Там говорилось в частности: «Время настало: война закончится, и он придет. Ты должна сделать то, что требует от тебя дело, еще настоятельнее, чем ждет тот, для кого ты — вся жизнь. Спиридион поможет тебе. Именно для этого он к тебе и послан… Р.»

Альдо застыл с письмом в руке, чувствуя, что земля уходит у него из-под ног, ему казалось, что он попал в один из кругов ада и бездна разверзается перед ним. Ужасно было вдруг обнаружить, что его горячо любимая старшая сестра, к которой он даже испытывал одно время чувства, далекие от чисто братской привязанности, ведет какую-то тайную, скрытую ото всех жизнь, заполненную плотскими утехами и интригами. Какому делу призывают ее служить, суля в награду пламенное счастье? Чему пришло теперь время? Кто этот Р.?

Откуда в действительности явился красавец Спиридион, если он не случайно оказался на пляже в Лидо? Его послал некий неизвестный любовник, и, похоже, теперь грек занял его место в постели Адрианы. А может быть, и на это был приказ? Почему бы в самом деле Р. не использовать его, чтобы добиться от графини всего, что им было нужно, а заодно и избавиться от любовницы, которая ему, возможно, надоела?

Самое странное то, что последнее письмо было получено четыре года назад.

Вопросов было множество, и почти ни на один он не находил ответа. Морозини пришло в голову, что, возможно, между занятиями итальянским языком этого Спиридиона из Корфу — которые теперь казались крайне подозрительными — и усилением власти фашистов, к которым Адриана была настроена явно лояльно, есть какая-то связь. Что, если пресловутая цель именно в этом? Каких услуг они ждут от графини Орсеоло? Теперь главное выяснить, кто был Р., до такой степени завладевший душой и телом Адрианы?

По одной букве имени не восстановишь! Ясно одно: человек, столько времени проживший в Швейцарии, вероятно, принадлежит к какой-нибудь революционной ячейке, чьи члены вынуждены скрываться за границей от преследования властей.

Тягостные размышления Альдо были прерваны: звонили к ужину. Князь поспешно натянул рубашку и парадный костюм, небрежно, на скорую руку повязал галстук. Он и не заметил, как пролетело время, так что теперь у него оставалась лишь минутка, чтобы забежать к больному.

Завязывая на ходу шнурки своих блестящих лаковых ботинок, что представляло собой задачу не из легких, Альдо вылетел из комнаты, торопясь поскорее увидеться со старым воспитателем, и встретился с ним… здесь же, в коридоре. Ги Бюто шел, опираясь на трость, немного побледневший, но, как всегда, безукоризненно Подтянутый.

— Ги! — воскликнул князь. — Вы с ума сошли? Вам надо лежать в постели!

— Ах, милый Альдо, постель, признаться, мне порядком надоела! К тому же, — добавил он с дружелюбной и несколько застенчивой улыбкой, напоминавшей того робкого юношу, только что покинувшего родную Бургундию, которому некогда доверили воспитание маленького князя, — предчувствие подсказало мне, что я, быть может, вам пригожусь…

— Вы пригодитесь мне, если вполне поправитесь! Неужели вам пришлось встать и одеться самому?

— Нет, Дзаккария немного помог мне. Я попросил его сказать, что буду ужинать за общим столом. Присутствие госпожи маркизы де Соммьер, мадемуазель Мари-Анжелины, а также ваше исцелит меня в мгновение ока. Вот бы сюда еще бутылочку старого доброго вина из подвалов моего милого Бонского монастыря!

— Хоть бочку, на здоровье! Я страшно рад вам! — вскричал князь. — Но обопритесь на мою руку.

Так, рука об руку, вошли они в лаковую гостиную, и при их появлении пробка от шампанского полетела в потолок.

Мадам де Соммьер восседала за столом в платье из парчи, своей роскошью напоминавшем епископское облачение, а Мари-Анжелина появилась в более легком крепдешиновом наряде серо-голубого цвета.

Несмотря на всю свою озабоченность, которую он, понятное дело, постарался скрыть, Альдо вскоре развеселился, слушая занятную болтовню тетушки Амелии. Но нашлись и темы для серьезного обсуждения. Например, смерть Эрика Фэррэлса и обвинение в убийстве, выдвинутое против его вдовы…

Правда, гораздо больше всех занимало таинственное превращение суровой голландки Мины ван Зельден в очаровательную дочь швейцарского миллиардера.

— Ты не можешь отказать мне в интуиции! — проговорила маркиза. — Разве не говорила я тебе, что, окажись я на твоем месте, я бы уж прощупала, что кроется за этой слишком неприступной наружностью?

— Ах, если бы вы выражались яснее! — промолвил со вздохом Альдо. — Вы бы уберегли меня от стольких неожиданностей и от стольких бед!

— Я-то говорила яснее ясного. Это ты недостаточно проницателен, иначе мои слова тебя бы насторожили!

— Этот упрек относится и ко мне, — сказал господин Бюто. — Должен признать, она меня заинтересовала, и чем больше я к ней приглядывался, тем больше убеждался, что под нелепым обличьем скрывается красавица. Но я тоже не разгадал секрета этого маскарада. В то время, как столько дурнушек старается выглядеть красивее. Мина… — ничего, что я так ее называю? — Мина изо всех сил пыталась казаться невзрачной, неинтересной, почти незаметной!

— И, надо признать, вполне преуспела в своем стремлении. Я, во всяком случае, совсем перестал замечать ее с того момента, как убедился в том, что она точно выполняет все мои указания. Зато какой же она была исполнительной! Я мог доверить ей все, что угодно. Не говоря уж о глубочайших познаниях в области истории искусств! Я никогда не найду ей достойной замены! Она могла с первого взгляда определить, к какой эпохе относится та или иная вещь, и ни разу не спутала руанского стилизованного фарфора с настоящим китайским…

Мадемуазель дю План-Крепен на минуту оторвалась от своей порции трюфелей со взбитыми белками и улыбнулась, сморщив длинный нос.

— Все это — детские игрушки, — с неожиданной уверенностью сказала она. — Нужно разбираться еще и в цвете, форме, фактуре,