Твердь небесная - Юрий Рябинин

– Это не китайское письмо, – сразу же заключил Алексей. – Скорее всего, здесь написано по-японски.

По-японски в отряде вполне понимал один только проводник-китаец.

– Здесь написано, – прочитал китаец, – что всякий японский военный без различия чинов должен оказывать содействие господину подателю этого документа. И подпись – генерал Кодама.

– Это начальник японского главного штаба! – воскликнул Мещерин, выхватив из рук китайца бумагу. – Ах ты, мерзавец! – Он впервые в жизни отнесся к Александру Иосифовичу на «ты». – Сколько наших уже погибло на войне. Ты же повинен в их крови! Дворянин!

Казаринов, тем не менее, еще пытался оправдываться:

– Это не имеет ко мне отношения! Это грязный подлог! Провокация! – Обращался Александр Иосифович почему-то теперь только к подполковнику Годару. Видимо, понимал, что у соотечественников ему тщетно икать сочувствия. – Меня оклеветали враги. – Он оглянулся вокруг, словно ища этих врагов. – Я без вины опорочен!

Годар, глядя на эти кривляния, только головой покачал укоризненно.

– Ваше высокородие, – сказал урядник Казаринову, – я должен взять вас покамест под стражу. Не обессудьте. – И он жестом показал своим казакам увести Александра Иосифовича.

И тут все наконец обратили внимание на дверь, – до того всеобщее внимание было всецело поглощено постыдным поведением господина Казаринова, – в проеме стоял, и, может быть, уже довольно давно, стройный, с тонкими черными усиками и в пенсне, японский офицер.

И прежде чем люди в фанзе пришли в себя от неожиданности, японец на вполне приличном русском сказал:

– Прошу всех сохранять спокойствие. Деревня занята японскою армией. Сопротивляться бесполезно. Вы в плену.

В ту же секунду на всех окнах разом прорвалась бумага, и в фанзу заглянули стволы хорошо знакомых русским арисак. Не меньше дюжины всех. Это был весьма убедительный аргумент в пользу слов японского офицера.

– La fin de voyage…[29]– проговорил Мещерин.

Подполковник Годар первым демонстративно бросил свой наган на пол. За ним последовали все остальные, причем раздался грохот, будто фанза обвалилась.

Александр Иосифович тотчас смекнул, как ему теперь следует действовать. Он проворно выхватил у Мещерина свою бумагу и протянул ее японцу:

– Вот, господин офицер, мои документы. Пожалуйста, прочитайте.

Офицер внимательно изучил бумагу и ответил:

– Но только что, я слышал, вы убеждали всех, что это не имеет к вам отношения, что это подлог и провокация.

– Да нет же! Как вы не понимаете! – с мольбою в голосе принялся объяснять Александр Иосифович. – Я вынужден был отказываться от этой бумаги ввиду грозящей мне смертельной опасности. Это же настоящие изуверы! Социалисты! – Он указал на Мещерина с Самородовым. – Опаснейшие личности! На днях один ваш офицер приказал их расстрелять за мародерство: у них были найдены вещи убитых японских солдат, которые они украдкой присваивали. Но им удалось бежать прямо во время казни, причем их сообщники убили ваших солдат, что должны были привести приговор в исполнение. Вот они, эти люди. – Он вытянул палец в сторону Дрягалова, Димы, Леночки, подполковника Годара и Паскаля. – Их всех надо казнить. Немедленно! Расстрелять!

Японец смотрел на господина Казаринова со сфинксовою невозмутимостью. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Только в стеклах пенсне мерцало отраженное пламя факелов. И казалось, будто офицер гневно сверкает глазами. Он тогда обратился к Мещерину:

– Может быть, это ваша бумага?

– Нет, не моя, – поспешил ответить Мещерин. – Этот господин сейчас был вполне искренен: он действительно шпион японского главного штаба.

– Но когда я вошел, видел ее у вас в руке. Если все-таки бумага принадлежит вам, она могла бы спасти жизнь не только вашу, но и всех, за кого бы вы ни попросили. Так ваша она или нет? – допытывался для чего-то японец.

Мещерин ответил не сразу. Он незаметно покосился на своих друзей: как бы они подсказали ему поступать? Но все, кроме старого Годара, прятали глаза.

Лишь подполковник не отводил от молодого человека взгляда – сострадательного, но и восторженного одновременно. С тех пор как собравшиеся в фанзе осознали, что они нечаянно угодили в плен, Дима Дрягалов больше не переводил старому Годару слов переговаривающихся сторон, но подполковник прекрасно понимал и без перевода, о чем теперь шла речь. Догадавшись, перед каким выбором оказался этот молодой русский, он припомнил, что ему и самому когда-то очень давно пришлось решать подобную же проблему в похожей ситуации. Тогда он сделал выбор в пользу подначальных. Но он рисковал только жизнью. Теперь же, как можно понять, стоит вопрос чести. А это, пожалуй, подороже будет. И когда Мещерин, пробежав глазами по своим товарищам, встретился взглядом с Годаром, подполковник чуть заметно отрицательно покачал головой.

– Нет, бумага не моя, – твердо заявил Мещерин японцу.

– Молодец, Володя! – Эмоциональный Самородов бросился обнимать друга. – Я знал, что ты не сможешь поступить так же, как этот. – Он небрежно кивнул в сторону Казаринова.

Японский офицер почему-то заулыбался, оскалив два больших заячьих резца. Похоже было, что ему понравилось поведение Мещерина. По его приказанию солдаты собрали оружие пленников и, разделив последних на две группы, распределили их по арестантским. Вначале взяли под стражу казаков. Когда же уводили остальных, Леночка спросила у Казаринова:

– Александр Иосифович, помните, вы как-то сказали Тане, что наша подруга Лиза Тужилкина выдала полиции Владимира и Алексея? Вы это сами придумали? Этого же не было?

Поняв, что ему больше как будто ничего не грозит, а безотрадная участь его недругов, напротив, не вызывает уже никаких сомнений, господин Казаринов приободрился, приосанился, к нему вернулась обычная уверенность.

– Для достижения высокой цели все средства хороши, – самодовольно произнес Александр Иосифович. – И результат, которого я достиг, вполне оправдывает эти средства. Впрочем, вам, Лена, это должно быть уже все равно. Ваше путешествие на самом деле окончилось. Я расскажу Тане, как героически вы погибли за Россию.

– Негодяй! Как же можно девушке это говорить! – Мещерин было набросился на Казаринова, но японские солдаты штыками преградили ему путь и вытолкали за дверь.

В деревне действительно было полно японцев. Не меньше батальона. Они сновали по улицам, рыскали по фанзам. Причем вели себя исключительно тихо. Только офицеры иногда отдавали короткие, лающие приказания. Солдаты же были все немы как рыбы. Русские всегда находили такое поведение японских нижних чинов диковинным – в нашей армии солдаты не переговаривались между собой, разве когда спали.

Пленных заперли в сарае, пригодном для заключения арестантов не больше, чем плетеная из лозин изгородь: его глиняные растрескавшиеся стенки, казалось, вовсе не были помехой, чтобы запросто пройти их насквозь, будто через туманную пелену. Остальные сараи в деревне ничем не отличались от этого. Впрочем, японцы особенно и не заботились о прочности уз для своих пленников: убежать из деревни, занятой целым батальоном пехоты, было практически невозможно.