Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти - Шошана Зубофф

Чтобы ответить на этот вопрос, надо вернуться к императивам. Промышленный капитализм поставил нас на грань грандиозной опасности, но не вследствие злодейской жажды уничтожения или вышедшей из-под контроля технологии. К этому результату неуклонно вела его внутренняя логика накопления, с ее императивами максимизации прибыли, конкуренции, неослабевающего стремления к повышению производительности труда посредством технического совершенствования производства, и роста, финансируемого непрерывным реинвестированием прибыли[896]. Имеет значение именно веберовская «экономическая ориентация», а также то, как эта ориентация справляется с конкретной формой капитализма, которая выходит на первый план в ту или иную эпоху.

Логика промышленного капитализма освобождала предприятие от ответственности за разрушительные последствия его деятельности, развязав дестабилизацию климатической системы и тот хаос, на который это обрекает все живое. Поланьи понимал, что дикий капитализм не может объездить себя сам. Он утверждал, что именно общество должно навязать капитализму необходимые обязательства, настаивая на мерах, которые привязывают капиталистический проект к социальному, сохраняя и поддерживая жизнь и природу.

Точно так же значение пророчества Поланьи для нас сегодня можно понять только через призму экономических императивов надзорного капитализма, определяющих его притязания на человеческий опыт. Если мы хотим вернуть себе чувство потрясенного изумления, то вот что достойно его в полной мере: если индустриальная цивилизация процветала за счет природы и теперь мы рискуем потерять саму Землю, то информационная цивилизация, сформированная надзорным капитализмом, будет процветать за счет человеческой природы и угрожает отнять у нас нашу человечность. Пророчество Поланьи требует, чтобы мы задались вопросом, можем ли мы еще предотвратить этот исход своими собственными синтетическими декларациями.

Части I и II были посвящены осмыслению истоков надзорного капитализма и выявлению, именованию и пристальному изучению его основополагающих механизмов и экономических императивов. С самого начала мы исходили из того, что именование и укрощение неразрывно связаны, что свежие и тщательно подобранные слова послужат инструментами, которые помогут нам остановить механизмы изъятия, обратить вспять их действие, создать столь необходимую силу трения, бросить вызов патологическому разделению знания и в конечном итоге синтезировать новые формы информационного капитализма, действительно отвечающие нашей потребности в эффективной жизни. Ради участия в обществе и ради индивидуальной эффективности мы не должны жертвовать правом на жизнь в будущем времени, которое включает в себя нашу волю к воле, нашу автономию, наши права на принятие решений, конфиденциальность нашей частной жизни, да и саму нашу человеческую природу.

Однако не стоит думать, что надзорный капитализм можно понять только сквозь призму его экономических действий или что проблемы, с которыми мы сталкиваемся, ограничиваются выявлением, сдерживанием и преобразованием его основополагающих механизмов. Последствия работы этой новой логики накопления уже просочились и продолжают просачиваться за пределы коммерческих практик в ткань наших социальных отношений, трансформируя наши отношения с самими собой и друг с другом. Эти преобразования порождают почву, на которой процветал надзорный капитализм, – инвазивный вид, сам себе создающий пропитание. Преобразуя нас, он производит пищу для своего продвижения вперед.

Возможно, в этих процессах легче разобраться, если заглянуть в прошлое. Разница между промышленным капитализмом и индустриальной цивилизацией – это разница между экономикой и теми обществами, которые она вызвала к жизни. Разновидность промышленного капитализма, достигшая господства в конце XIX – начале XX века, породила особую моральную среду, которую мы интуитивно ощущаем, даже если не называем по имени.

Промышленный капитализм был отмечен специализированным разделением труда с его исторически специфическими чертами: преобразование ремесленного труда в массовое производство на основе стандартизации, рационализации и взаимозаменяемости деталей; движущаяся сборочная линия; объемы производства; большие группы наемных работников, сконцентрированные на заводах и фабриках; профессиональные управленческие иерархии; власть менеджеров; функциональная специализация; различие между трудовыми задачами рабочих и служащих.

Это примерный, а не исчерпывающий список, но его достаточно, чтобы напомнить нам, что индустриальная цивилизация выросла из этих проявлений экономических императивов, которые управляли промышленной экспансией. Разделение труда сформировало культуру, психологию и социальный опыт. Переход от ремесленного труда к наемному создал новые группы работников и потребителей, мужчин и женщин, полностью зависящих от средств производства, которыми владеют и управляют частные фирмы.

Это и было горнило массового общества, его иерархического устройства и его централизованных бюрократических форм государственной и частной власти, пронизанных призраками конформизма, послушания и стандартизации человека. Жизнь определялась институтами, отражавшими организацию промышленности: в школе, больнице и даже во многих сторонах семейной и домашней жизни, возраст и стаж функционировали по образцу промышленной системы, от обучения до выхода на пенсию.

В наше время, когда доминирующей формой информационного капитализма стал надзорный капитализм, мы должны задаться вопросом: какую цивилизацию предвещает он? Главы, которые вошли в часть III, задают только начало этого насущного разговора. Я сказала, что не может быть курса на «гарантированные исходы» без власти добиваться таких исходов. Какова природа этой новой власти? Как она трансформирует наши общества? Какое она предлагает решение для третьего модерна? Какая новая борьба наполнит эти новые времена и что она предвещает для цифрового будущего, которое мы смогли бы назвать своим домом? Вот вопросы, которые подводят нас к части III.

При надзорном капитализме «средства производства» служат «средствам изменения поведения». Машинные процессы заменяют собой человеческие отношения, так чтобы определенность могла заменить собой доверие. Эта новая сборка опирается на обширный цифровой «аппарат», на всемирно-историческую концентрацию передовых компьютерных знаний и навыков, а также на колоссальные богатства. Цикл массового изменения поведения объединяет многие из рассмотренных нами операций: повсеместное извлечение и оцифровку данных, активирование действий (подстройка, понуждение, обусловливание), цепочки поставок поведенческого излишка, основанные на машинном интеллекте производственные процессы, изготовление прогнозных продуктов, динамические рынки поведенческих фьючерсов и «таргетирование», которое ведет к новым раундам подстройки, понуждения, обусловливания и вынужденных «недоговоров», тем самым возобновляя весь цикл.