Стеклянные книги пожирателей снов - Гордон Далквист

* * *

Человек головой и плечами лежал на письменном столе. Чань узнал его, несмотря на черную ленту, которой были завязаны его глаза, как узнавал он любого, кого преследовал на улице, выделяя из толпы по росту или повадкам. Это был его прежний клиент, тот, кто рекомендовал его таланты Розамонде, адвокат Джон Карвер. Чань был уверен, что тайны, которым владел Карвер благодаря своей профессии, могли открыть заговорщиками немало дверей в городе, и теперь Чань задавал себе вопрос: скольких представителей закона успели соблазнить заговорщики? Он покачал головой при мысли о том, что соблазнителям не пришлось особенно утруждаться. Лицо Карвера было красным, как и у женщины, а из уголка рта стекала жемчужного цвета струйка слюны. Под рукой адвоката поблескивала стеклянная книга. Верхняя часть его лица прижималась к стеклу, глаза подергивались в идиотском восторге, зачарованные видениями, возникавшими со страниц. Чань не без любопытства отметил, что лицо адвоката и его пальцы (те, что касались стекла) приобрели синеватый оттенок… словно были заморожены, хотя капли пота на его лбу опровергали это предположение. С отвращением Чань заметил, что другая рука Карвера судорожно дергается у него в паху. Чань оглядел комнату — не найдется ли там какого-нибудь полезного знака, но ничего не увидел. Он не понимал, какой выигрыш получали заговорщики, подвергая своих сторонников воздействию книги, разве что погружали жертву в бессознательное состояние. Может быть, она переделывала их, как и Процесс? Может быть, заговорщики хотели внушить что-то своим жертвам посредством книги? Он чувствовал вес книги у себя под мышкой, помня (ему напоминали об этом и стекло в его легких, и рассказ Свенсона об остекленевших руках покойника в доме Граббе), что этот предмет может быть смертельно опасен. Он даже не заглянул в нее, чтобы убедиться в ее разрушительной силе. Чань вернул заглушку на место и выставил вперед трость, чтобы не наткнуться на следующую лестницу.

Взобравшись на нее, он снова заглянул в глазок — сначала на той стороне, где была женщина. Чаня грызла совесть — может, бросить все эти глазки и идти прямо в кабинет хозяина? Но это означало бы упустить информацию о заговорщиках, которую он никогда больше не сможет получить… Он решил действовать быстрее. Заглянув в комнату, он неожиданно замер — двое в черном укладывали пожилого человека в красном на диван. Лица священника он не видел — может быть, епископ Баакс-Саорнский? Дядюшка герцога Сталмерского и королевы был самым влиятельным священнослужителем в стране, советником правительства, борцом с коррупцией… а здесь злорадно ухмыляющиеся лакеи отирали слюни у него с подбородка. Один из них завернул что-то в материю (наверняка еще одну книгу), а другой принялся измерять пульс епископа. Оба они повернулись на стук в дверь и быстро вышли из комнаты.

Выбросив из головы погубленного епископа (да и чем он мог ему помочь?), Чань повернулся к другому глазку. Еще один человек, склонившийся над книгой (сколько же они изготовили этих дьявольских штуковин?). Его лицо с бегающими глазами над мерцающей поверхностью… Это, без всяких сомнений, был Генри Ксонк, обычная его властная и непреклонная аура исчезла… Чаню даже показалось, что Ксонк потерял все свои обычные качества, что они утекли в книгу. Мысль эта была абсурдной, но он помнил стеклянные карточки — помнил, как отпечатывались в них воспоминания. Если эти книги делают то же, но в большем масштабе… Внезапно Чаню пришла в голову мысль: а что, если эти воспоминания просто впечатываются в стекло из головы жертвы, причем безвозвратно? Какой части своих воспоминаний (а на самом деле — души) лишился сейчас Генри Ксонк?

* * *

В других глазках было все то же самое, и хотя Чань узнавал не все обмякшие фигуры, те, которые он узнавал, свидетельствовали: здесь предпринята неприкрытая атака на наиболее влиятельные фигуры в стране — министр финансов, военный министр, знаменитая актриса, герцогиня, адмирал, судья Высокого суда, издатель «Таймс», президент королевского банка, вдова-баронесса, хозяйка самого важного для общественного мнения салона в городе и, наконец, Маделейн Крафт, при виде которой он испытал искушение прервать свои поиски и вмешаться. Каждый из увиденных им пребывал в некоем судорожном приступе, почти в состоянии наркотического опьянения, совершенно не контролируя ни разум, ни тело; вниманием их всецело владела книга, подсунутая им прямо под нос. В некоторых комнатах Чань видел людей в масках (мужчин и женщин), которые занимались пребывавшими в полной прострации жертвами, иногда забирали книги и начинали приводить в чувство гостей, а иногда еще на какое-то время оставляли их в синих мерцающих омутах. Никого из этих людей в масках Чань не узнал, но он не сомневался, что еще несколько дней назад их нынешние функции исполнялись бы читателями, подобными миссис Марчмур или Роджеру Баскомбу, а еще немного раньше — самими графиней и Франсисом Ксонком. Теперь их организация выросла, пополнилась многочисленными новыми сторонниками, и главари освободились для дел более важных. Мысль, что в доме происходит что-то еще — возможно, для прикрытия процесса подчинения этих высокопоставленных людей, но достаточно важное, чтобы им занимались главари заговора, — дополнительно пришпорила Чаня. Он поспешил дальше в темноту.

Он не стал заглядывать в оставшиеся глазки, а направился прямо к концу коридора, надеясь, что там окажется дверь. Но вместо двери он нашел картину. Его выставленная вперед трость легонько коснулась чего-то, явно не камня, и он, осторожно вытянув руку, наткнулся на тяжелую резную раму. По размерам картина была близка портрету Роберта Вандаариффа, закрывавшему дверь к ряду камер; правда, темнота здесь была такая, что Чань понятия не имел, кто изображен на картине. Но он не стал тратить время на эти бесполезные размышления — он встал на колени, пытаясь нащупать задвижку или рычаг, открывающие потайную дверь. Но почему портрет висел внутри? Не означало ли это, что дверь была вращающейся и кто-то уже вошел в этот коридор? Это было маловероятно — куда как проще было использовать простые утопленные петли, нормально открывающиеся и закрывающиеся. Но что же тогда было изображено на полотне, чего нельзя было выставлять на обозрение?

Он присел на пол и вздохнул. Он испытывал усталость и жажду, чувствовал себя полной развалиной. Драться он еще мог, — это у него было на уровне инстинкта, — но мысли в голове ворочались тяжело. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул; он думал о другой стороне двери — защелка должна быть потайной, может быть, она не на дверном косяке, а в нем. Он принялся ощупывать внутреннюю кромку резного косяка, сначала занявшись той частью, где обычно должен был бы находиться замок… Когда его пальцы попали в углубление, он понял, что единственное отличие тут состояло в расположении замка — не с правой стороны, как обычно, а с левой, этакая глупая обманка, которая вполне могла задержать его на лишние полчаса. Он обхватил пальцами странной формы бобышку и повернул ее. Хорошо смазанный замок беззвучно открылся, и Чань почувствовал, как тяжелая дверь подалась под его руками. Он толкнул ее и вошел внутрь.

* * *

Чань сразу же понял, что попал в кабинет Вандаариффа, потому что лорд сидел перед ним за огромным письменным столом, с серьезным видом царапая что-то гусиным пером на длинном листе бумаги. Лорд Роберт не поднял глаз, и Чань сделал еще один шаг вперед, не закрывая дверь — придерживая ее плечом, обшаривая комнату глазами. Ковры были красными с черным узором, а длинная комната разделена мебелью на отдельные площадки: длинный стол для заседаний, вдоль которого стояли стулья с высокими спинками, несколько мягких кресел и диванов, стол секретаря, большие картотечные шкафы, а потом письменный стол хозяина, по размерам не меньше стола для заседаний, усыпанный бумагами, скрученными картами, всевозможными бутылями и кружками, — все это обступало погруженного в свои труды лорда, как вынесенный на берег мусор.