Русская революция. Книга 3. Россия под большевиками. 1918—1924 - Ричард Пайпс

Но преследования и аресты социалистов не решали вопроса до тех пор, пока их идеи находили сочувствие у определенной части населения: Ленину нужно было дискредитировать их, представив как предателей, и в то же время продемонстрировать, что критика его режима и слева, и справа равносильна контрреволюции. Говоря словами Зиновьева: «Всякая критика партийной линии, хотя бы так называемая «левая», является ныне объективно меньшевистской критикой»142. Чтобы расставить все точки над i, Ленин провел первые в Советской России показательные суды.

В качестве жертв он избрал эсеров, а не меньшевиков, поскольку первые пользовались почти всеобщей симпатией среди крестьянства. Аресты членов партии с.р. начались во время Тамбовского восстания: к середине 1921 г. тысячи их, включая членов ЦК, сидели в тюрьмах.

Затем, летом 1922 г., начались судебные процессы143. Решение предать эсеров суду Верховного революционного трибунала при ВЦИК было принято 28 декабря 1921 г. по рекомендации Дзержинского144, но осуществление постановления отложили на полгода, чтобы дать чекистам возможность подготовить необходимые свидетельства. Главной уликой предстала книга Г.Семенова-Васильева, бывшего эсеровского боевика, ставшего осведомителем ЧК, опубликованная в Берлине в 1922 г.145. Как во всякой удачной фальсификации, в ней сплелись правда и ложь. Семенов, имевший отношение к покушению на жизнь Ленина, совершенному Фанни Каплан в августе 1918 г., приводит некоторые любопытные подробности этого акта, но при этом коварно приплетает к нему лидеров эсеров. Впоследствии он предстал перед судом одновременно и как обвиняемый, и как главный свидетель обвинения. 20 февраля 1922 г., за неделю до объявления процесса над эсерами, Ленин направил сердитое письмо наркому юстиции, сетуя на его нерасторопность в борьбе с политическими и экономическими преступлениями. Репрессии против меньшевиков и эсеров должны были быть усилены с помощью ревтрибуналов и нарсудов. Он подчеркивал: требуются

Троцкий поддержал предложение Ленина и в письме в Политбюро призвал провести суд, который имел бы характер «законченного политического произведения»147. Как и в случае с духовенством, последовавшее действо более напоминало театр агитпропа, чем трибунал: тщательно подобраны исполнители и заранее распределены роли, придуманы свидетельства, для оправдания суровости правосудия создана соответствующая атмосфера непримиримости, сами приговоры предопределены партийными органами, а «массам» отведена роль публики в уличном балагане. Самые элементарные процедурные формальности отброшены, подсудимые обвинялись в преступлениях, которые на то время, когда они якобы совершались, не квалифицировались как таковые, ибо кодекс, по которому их судили, был утвержден всего лишь за неделю до процесса, когда все подследственные уже находились в тюрьмах.

Оповещение президиума ГПУ о том, что лидеры так называемых правых эсеров предстанут перед Верховным революционным трибуналом по обвинению в контрреволюционной деятельности, включая терроризм и вооруженные операции против советского правительства, сделанное 28 февраля148, вызвало волнение среди социалистов на Западе, где у эсеров было много друзей. Как будет показано ниже, как раз в это время Москва была заинтересована в создании «единого фронта» с европейскими социалистами. Чтобы успокоить их, Радек на совместной конференции Социалистического и Коммунистического интернационалов в Берлине в апреле 1922 г. заверил, что обвиняемые смогут пригласить своих защитников и что высшая мера к ним не будет применяться. Ленин был взбешен таким соглашательством («Мы заплатили слишком дорого» называлась его статья на эту тему)[223] и обещанием не применять смертной казни. Он, однако, разрешил подсудимым эсерам воспользоваться помощью независимых защитников из-за рубежа, прекрасно понимая, что всегда можно будет устроить так, что те все равно будут не в состоянии исполнять свои обязанности.

Список действующих лиц был тщательно продуман. Обвиняемых — всего 34 человека — разделили на две группы: 24 несомненных и неисправимых, так сказать, «закоренелых преступника», среди них 12 членов ЦК эсеров во главе с Абрамом Гоцем и Дмитрием Донским. Другую категорию составляли второстепенные персонажи — подсудимые, изъявившие готовность сотрудничать со следствием, и их роль заключалась в даче показаний в пользу обвинения, признаниях и раскаянии в «преступлениях», в обмен на что им обещали оправдательный приговор. Целью этого представления было убедить рядовых эсеров порвать все связи со своей партией 149.

Роль главного обвинителя поручили Н.В.Крыленко, который был известен как сторонник осуждения невиновных в качестве меры убеждения населения150. Суд над эсерами явился для него хорошей школой для предстоящих сталинских показательных процессов 30-х годов, где он выступал как прокурор республики. Сейчас в ходе судебного разбирательства ему помогали Луначарский и историк М.Н.Покровский. Председательствующим был Г.Л.Пятаков, член ЦК РКП(б). Защищали обвиняемых три бригады, одна из которых, состоявшая из четырех социалистов, приехала из-за рубежа: ее глава, бельгиец Эмиль Вандервельде, был председателем Международного бюро Второго Интернационала и бывшим министром юстиции Бельгии. На железнодорожных станциях по пути в Москву местное население в порыве «праведного негодования» осыпало их проклятиями и угрозами расправы, а в Москве их ждала хорошо организованная толпа с криками «Долой предателей рабочего класса!». Дзержинский дал указание своим сотрудникам начать планомерную «кампанию» по дискредитации Вандервельде, сделав достоянием гласности его привычку делать маникюр и носить башмаки на шнуровке151. Вторую бригаду защитников назначили сами устроители спектакля: в нее входили Бухарин и М.П.Томский, оба члены Политбюро. Им отводилась роль просить суд о предоставлении подсудимым, которые искренне раскаялись в содеянном, возможности «морально реабилитироваться».

В ходе предварительного следствия, длившегося три месяца, Крыленко удалось обработать многих свидетелей. Пытки в прямом смысле к ним не применялись, но следователи знали много иных способов воздействия и принуждения. Члены ЦК эсеровской партии не сломились: наоборот, по примеру политических процессов 70-х годов прошлого века они надеялись использовать суд как трибуну для обличения власти. В ходе процесса они держались с большим достоинством — эсеров всегда отличала не столько политическая мудрость, сколько отчаянный героизм.