Обман Инкорпорэйтед - Филип Киндред Дик

Как только они вошли в здание, Лора умолкла. Сначала они попали в небольшой вестибюль с фиброкартонными стенами, к которым были прикноплены объявления и фотографии. Две маленькие двери вели в зал: они вошли через одну и внезапно оказались внутри.

В нелепом смущении остановились в дверях, прижимаясь друг к другу и неожиданно застеснявшись спокойных, скромных, неподвижных людей, сидевших рядами. Троица ворвалась в просторный зал, где все молча кому-то внимали. Колышущиеся волны восхищенных лиц, среди которых было немало негритянских, большинство – простые рабочие, обычные граждане в джинсах, спецовках, дешевых костюмах, хлопчатобумажных платьях. Собрание почти закончилось. На сцене оратор отвечал на вопрос, очевидно, заданный женщиной, стоявшей сбоку. Мужчина обращался к ней и одновременно ко всему залу.

Никто не заметил вошедшую троицу. Люди сосредоточенно слушали лектора, затаив дыхание от напряженного чувства духовной жажды, которое наступает после длительного ожидания. Смысл происходящего был непонятен никому из троих: поначалу они чувствовали себя чужаками, а затем, когда их постепенно затянул поток речи, лекция неожиданно закончилась. Точно вода, выплеснувшаяся из опрокинутой тарелки, люди в едином порыве плавно встали со стульев и устремились по проходам. Они быстро шли вперед, с совершенно безмятежными, ничего не выражающими лицами.

– Господи, – сказал Дейв, уводя Хедли и Лору от дверного проема. – Уступите дорогу этому паровому катку.

Все трое укрылись под узкой лестницей, ведущей на второй этаж; минуту спустя поток хлынул в вестибюль, а затем вырвался на тротуар. Некоторое время слышался глухой гул, после чего толпа распалась и рассеялась в ночной темноте, направившись по тротуарам к машинам. Двигатели завелись, и ненадолго воцарились яростный грохот и шум. Наконец, суматоха улеглась, и три человека остались одни.

– Вот и все, – разочарованно сказала Лора.

– Пошли, – Дейв ринулся в машине. – Валим отсюда.

Подавленный Хедли побрел следом, перешел улицу и сел в кадиллак. Лора завела двигатель, и минуту спустя они уже загромыхали по улице прочь от Зала Стражей. Когда они выбрались из центра, шум машин сзади утих. Их обступила ночь, которая протянула щупальца темноты и холода, окутала зловонием со стороны Залива, и они направились в сторону дома, где жили Гоулды.

– В чем дело? – спросил Дейв Хедли. – Скажи что-нибудь.

Хедли тяжело развалился на сиденье и, оцепенев от разочарования, вполуха слушал сидевшего рядом Дейва.

– Например? – пробормотал он.

– Я не виноват, что все закончилось, – подчеркнул Дейв.

– А я тебя и не виню.

– Господи, – откликнулась Лора. – Этот человек рассказывал об Ионе во чреве кита! – она бешено просигналила молоковозу, появившемуся на въезде. – Какая-то воскресная школа, ей-богу!

В квартире Гоулдов горел свет. Из-за двери доносились звуки музыки и голоса. Дейв повернул ручку: дверь была не заперта. Он помедлил, нахмурился, пожал плечами и наконец распахнул ее.

В гостиной отдыхала какая-то компания. Люди бурно приветствовали Дейва и Лору.

– Привет, Дейв!

– Где вас черти носят? – загудел чей-то бас.

– Дверь была не заперта, – хихикнула крошечная девушка. – Ну, мы и вошли.

– Так вот вы когда явились домой, чуваки! – пропищал стройный паренек.

Стюарт Хедли закрыл дверь и с хмурым видом прошелся по гостиной. Лучше бы он остался дома: одному богу известно, сколько он здесь пробудет, теряя время с этими людьми. Конечно, можно пойти домой пешком или сесть на городской автобус. Он вздохнул в отчаянии. Пропустил выступление Бекхайма, лишь мельком увидел высокого темнокожего лектора, услышал только обрывки его речи, а теперь еще это.

Подобный тип людей был ему хорошо знаком: он сталкивался с ними в колледже. Растянувшись на полу, они слушали пластинки Поля Робсона, спиричуэлс и рабочие песни. Повсюду валялись джазовые альбомы: Бикс Байдербек и Мезз Меззроу[56]. Лютневая музыка семнадцатого века. Девушки в черных лосинах, водолазках и сандалиях, с зализанными свалявшимися волосами, безвольно подняли голову и невнятно поздоровались с Дейвом и Лорой. Тощие парни в эксцентричных нарядах, весьма подозрительного вида, пробирались бочком вперед, отпуская томные замечания, стекавшие с губ, точно мед.

– Каким ветром вас занесло из Сан-Франциско? – спросил Дейв.

– Мы приехали на лекцию, – ответил один из этих райских детей.

– Послушать Теодора Бекхайма.

– И это было обворожительно!

Стоя в углу, Лора стягивала с себя пальто.

– Это компашка из «Суккуба», – буркнула она Хедли. Ее рябое лицо стало недовольным и сердитым, будто на поверхность всплыла опутанная водорослями дохлая рыба. – И как я не догадалась, что они припрутся на этот шабаш.

Хедли удивился. Он даже не догадывался, что какой-то тип людей способен вызвать у Лоры неодобрение. С немым омерзением она мрачно рыскала по квартире, выравнивая книжные и журнальные стопки, отпихивая банки с арахисовым маслом, коробки с крекерами, пакеты с простоквашей.

В квартире Дейва Гоулда уныло пахло древними запыленными коврами и залежалой капустой. На окнах – обвисшие, порванные, замасленные шторы. Вокруг ржавой печатной машинки «ундервуд» разбросаны незаконченные рукописи вперемешку с пожелтевшими экземплярами «Нейшн» и «Пиплз Уорлд». В углу возле чулана свалена в кучу грязная одежда. Непрошеные гости отпихнули хлам и расположились, как у себя дома.

Среди гостей выделялась женщина, которая стояла, прислонившись к стене и засунув руки в карманы джинсов. Похоже, она возглавляла эту компанию небесных детей: женщина была старше, выше, не столь экстравагантная и более представительная.

– А вот и сама старуха-суккубиха, – проворчала Лора ему на ухо. – Она владелица. Дейв написал для нее статейку – что-то претенциозно-мистическое, реакционный кал, – Лора прокралась в ванную, чтобы объясниться с Хедли наедине.

Остановившись напротив высокой худой женщины, Дейв выбил пепел из трубки и пошарил в карманах в поисках кисета.

– Я в курсе, – сказал он вслух, сосредоточенно кивнув. Судя по выражению его лица, женщина не нравилась ему точно так же, как и Лоре. – Мы заскочили туда на пару минут.

Незнакомка продолжала говорить низким, хорошо поставленным голосом. На вид ей было лет тридцать. Широкие скулы, редкие, коротко стриженные рыжеватые волосы… На ней были аккуратно выглаженные джинсы, спортивная майка в зеленую клетку и ковбойский кожаный ремень с тяжелой серебряной пряжкой. Ее серые глаза мельком взглянули на Хедли, и в них на миг проснулось любопытство, но затем она снова перевела их на Дейва.