Тайна священного колодца - Василий Михайлович Чичков

В зале заиграла музыка. Мальчики и девочки начали новый танец. А Чучо по-прежнему сидел, объятый воспоминаниями. Перед ним пронеслись видения детства: вот он стоит и смотрит в зал. Как хочется ему танцевать рядом с разодетыми, холеными мальчиками. Ведь он не хуже их танцует. Но мать испуганно хватает его за руку и говорит: «Да если сеньоры увидят наши черные рожи, то выгонят нас…»

Сейчас Чучо был хозяином праздника. Он угощал всех, он мог танцевать сколько хотел. Это его дочь была сегодня королевой праздника. От полноты чувств у него на глазах навернулись слезы. И пока никто не видел, он стыдливо смахнул их.

ИЗ БЫВШИХ

Дорога от Камагуэя до Байамо мне показалась особенно долгой. Может, потому, что проходила по равнине, раскаленной беспощадным тропическим солнцем. Лишь кое-где торчали пальмы, и их листья, как большие зеленые крылья, были страдальчески опущены от жары. Я зачем-то смотрел на рычажки, которые включают в «Москвиче» печку, и думал, насколько же они бесполезны здесь, на Кубе.

В городе Байамо одна центральная улица. От нее в стороны расходятся другие улицы. Город плоский, одноэтажный. Невысокие дома-особнячки. Перед окнами стриженые газоны. Около одного из таких особняков Пако остановил машину, посигналил. В двери показалась девушка и приветливо помахала рукой.

Мы вошли в дом, и я, почувствовав блаженную прохладу, глубоко вздохнул и сел в кресло. Но тут же встал. Мокрая рубашка прилипала к спине и противно холодила тело. Я шагал из угла в угол и мечтал о холодном душе.

В холле появился представитель Икапа[90] Ромуло. Он был рад русскому гостю. В этом городе, который далеко от моря, в стороне от магистральной дороги, не так уж часто бывают туристы, да еще советские.

— Наш район славится скотоводством, — бойко заговорил Ромуло. — Мы вам покажем пастбища, молокозавод с новым оборудованием. Может быть, у вас есть свои пожелания по программе, пожалуйста.

— Если бы на минуту встать под холодный душ… — мечтательно сказал я.

Ромуло стукнул себя по лбу:

— Ну как же я раньше не сообразил! Не хватает опыта приема иностранных гостей, я ведь раньше работал в горкоме комсомола. А сейчас — сюда направили… Изабель! — крикнул Ромуло. — Проводи товарищей в их комнаты.

Девушка провела меня в спальню. Окна здесь были зашторены. Кондишен издавал мягкий равномерный шум, нагнетая охлажденный воздух. После яркого солнца, пыльной дороги, обжигающих тело сидений автомобиля эта комната показалась мне маленьким островком рая. Я толкнул дверь в ванную и увидел сверкающие кафелем стены и желанный душ…

Через час мы собрались в холле. Ромуло объяснил, что нас будет сопровождать гид Мария. Она из богатой семьи. По линии матери — маркиза. У ее отца было сто с лишним гектаров земли. Занимался он скотоводством. Имел молочный завод, который у него конфисковала революция. А Мария — активистка, революционерка.

Ромуло, видимо, еще хотел что-то сказать, но в холле появилась Мария; окинув всех взглядом, направилась ко мне и приветливо протянула руку:

— Никаких разговоров о программе, сначала обедать, — категорически заявила она. — Да, да, обедать! Я повезу вас в спортивный клуб. Там нас хорошо накормят.

Мария объяснила Пако, как проехать в клуб. А когда машина тронулась, приступила к своей работе — стала рассказывать, когда возник этот городок, сколько здесь жителей, какая промышленность.

Я внимательно слушал, приглядываясь к Марии, и искал, тщетно искал в ней черты маркизы: передо мной была энергичная женщина средних лет, речь ее была напориста, жесты уверенны. Нет, она скорее была похожа на партийную активистку, чем на маркизу.

— Я про вас знаю все, — сказала Мария, поймав мой изучающий взгляд. — А вы про меня, наверное, нет.

— Кое-что, — уклончиво ответил я.

Мария вынула из сумочки сигареты, зажигалку и закурила. Зажигалка дорогая, с искусной гравировкой. Я обратил внимание на то, что и сумочка ее была из дорогой крокодиловой кожи, белая изящная кофточка отделана замысловатыми кружевами. А туфля — простые, видимо купленные совсем недавно, по карточкам.

Мария несколько раз жадно затянулась и какую-то минуту умиротворенно сидела.

— А вот наш дом! — вдруг воскликнула она и показала на двухэтажный особняк из красного кирпича.

— Вы тут живете? — поинтересовался я.

— Нет! Этот дом у нас отобрали. — Мария сказала так, будто речь шла о пустяке. — У отца было семь домов в Байамо и один в Камагуэе.

— Немало! — заметил я.

— У него семеро детей: три сына и четыре дочери. Каждому из нас он построил дом. А в Камагуэе — родительский дом. Мы часто бывали там…

Я пытался представить жизнь этой семьи: восемь домов, свой завод, свои стада, пастбища, грузовики и легковые автомобили…

— Нам оставили один дом в Байамо и дом в Камагуэе. — И, помолчав, Мария добавила: — А вообще-то наша семья распалась. Два моих брата не приняли революцию: уехали в США. Один брат остался на родине. Две сестры живут в Камагуэе, они — учительницы. Я со старшей сестрой здесь. Работаем в библиотеке.

— А отец?

— Умер недавно. На восемьдесят первом году жизни. Когда у нас все отняли, отец очень переживал. Но он не был злым, мстительным человеком. Он очень любил Кубу и не уехал за границу.

Некоторое время мы молчали, каждый думая о своем. Мария докурила сигарету.

— Посмотрите вот сюда, направо, — сказала она, — это тоже наш дом. Отец построил его для меня. И поставил у входа две мраморные вазы для цветов. Одна уже разбита. Жаль!

На зеленом газоне перед домом боролись мальчишки. На ступеньках крыльца сидели две негритянки с младенцами на руках и о чем-то спорили.

— После замужества я бы поселилась здесь. «В этих вазах, — говорил отец, — всегда будут алые гвоздики». Жаль, разбили вазу, — повторила Мария.

Но в ее словах я не ощутил ни сожаления о прошлом, ни горечи. Возможно, она умеет владеть своими чувствами? Ведь не безразлично же ей, был у нее дом или нет…

— Где же вы живете теперь?

— На соседней улице. Мы все разместились в одном доме: брат с семьей, сестра с семьей, мама и я с мужем и дочкой. Разумеется, у нас нет теперь холла, гостиной, каминной. Мы превратили их в жилые помещения. Ничего, привыкли.

— Но вы все-таки пожили в своем доме, когда вышли замуж? — спросил я.

— Нет. Революция помешала мне выйти замуж за человека нашего круга. Отец очень хотел этого. Однако жених так испугался революции, что убежал отсюда без оглядки! — Мария негромко рассмеялась. — По правде говоря, он