Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев

Разумеется, если трактовать декрет так, как это сделано в Summarium, то Галилей оказывался виновным в том, что написал книгу, заведомо подлежащую запрету. А если принять во внимание, что ему незадолго до выхода декрета было сделано персональное внушение (да еще в жесткой форме), фактически требовавшее вообще забыть о существовании гелиоцентрической теории, то вина тосканского математика перед матерью католической церковью становилась поистине безмерной, а главное – при такой трактовке событий появлялась возможность считать Галилея настоящим еретиком.

Правда, версия Summarium имела один крупный дефект: она ставила под удар отца Риккарди и других цензоров. Ведь если допустить, что декрет полностью запрещал упоминать о теории Коперника, то Риккарди и его коллеги вообще не имели права рассматривать «Dialogo», а должны были немедленно по получении рукописи отправить ее, не читая, прямиком в трибунал вместе с автором!

Что касается первой реакции в Риме на «Dialogo», в Summarium сказано:

…По распоряжению Его Святейшества он [отец Риккарди] прилежно собрал отовсюду, где было возможно, все прочие [еще не распроданные] экземпляры [книги Галилея]. Он [отец Риккарди] рассмотрел книгу и обнаружил, что Галилео нарушил данные ему приказы и предписания, отклонившись от гипотетического обсуждения (haveva trasgredito gli ordini et il precetto fattogli, con receder dall’ipotesi) [теории Коперника][1259].

Видимо, под ordini подразумевались инструкции Урбана VIII, переданные через Риккарди флорентийскому инквизитору Эджиди, где, в частности, было ясно указано: «никоим образом не следует считать это [коперниканское] мнение абсолютно истинным, но лишь гипотетическим». А что же тогда подразумевалось под словом precetto? Скорее всего, речь шла о предписании, данном Галилею в феврале 1616 года.

Но главное – в Summarium ни слова не было сказано про специальную комиссию, созданную по распоряжению Урбана VIII в августе 1632 года для рассмотрения «Dialogo» с теологических позиций, и о выводах этой Комиссии. Ситуация в Summarium представлена так, будто экспертизой книги занимался исключительно отец Риккарди. Причем это единственное место в Summarium, где упоминается, по сути, главный (по крайней мере для Урбана и членов комиссии) пункт обвинения Галилея: трактовка гелиоцентрической теории как «абсолютной истины». Формально позиция и мнение Святейшего учтены, но… en passant. Создается впечатление, что автор/авторы Summarium старались не придавать этому наиболее тяжкому «Capo principale» (от которого шел прямой путь к обвинению Галилея в формальной ереси) «слишком большого веса»[1260], связав это обвинение с персональной оценкой «Dialogo» отцом Риккарди.

Что касается изложения первого допроса Галилея в инквизиции (12 апреля 1633 года), то в Summarium представлена только позиция обвиняемого и без каких-либо существенных искажений. В части, посвященной второму допросу Галилея (30 апреля 1633 года), цитируется (причем in extenso) заявление ученого о том, как, перечитав свою книгу, он понял, что несколько увлекся изложением доводов в пользу теории Коперника и не развил должным образом контраргументы (и все по причине чрезмерного тщеславия), а также его предложение написать продолжение «Dialogo».

Затем Summarium упоминает о письме (attestato) кардинала Беллармино Галилею от 26 мая 1616 года и о том, что последний не помнит, чтобы кардинал запретил ему «quovis modo docere», то есть излагать каким-либо образом коперниканскую теорию.

Завершался Summarium следующими словами:

Он [Галилей] нижайше просит принять во внимание его преклонный возраст (семьдесят лет), плохое здоровье, душевные муки (l’afflittione di mente) последних десяти месяцев, тяготы дороги, клевету врагов[1261].

Summarium оставляет сложное и противоречивое впечатление. С одной стороны, в нем превалирует (в первой части документа) явное стремление изложить (или исказить) факты так, чтобы Галилей выглядел «еретиком худшего пошиба (a heretic of the worst sort)»[1262], тогда как с другой – изложение (во второй части документа) построено явно в пользу обвиняемого. В итоге у читателя могло сложиться следующее впечатление: Галилей много ошибался, нарушал данные ему предписания, но, оказавшись в стенах Священной канцелярии (и, можно добавить, благодаря умелым действиям ее лучших представителей), осознал-таки свою вину и свои ошибки, истоком которых было его суетное желание показать себя «умнее среднего человека», и теперь готов их исправить. При всем своем «своеобразии» Summarium был составлен так, чтобы воспрепятствовать обвинению Галилея в ереси, то есть, говоря языком церковного права, в «ошибке ума против истины веры (error intellectus contra aliquem fidei veritatem)».

Такой документ не мог быть и не был принят Урбаном VIII. Святейшему требовался куда более жесткий по тону и сути текст, поскольку чем суровее будут формулировки итогового отчета о процессе и приговора, тем рельефней проявится для всего христианского мира твердость и непреклонность понтифика к любым ересям и тем зримее будет продемонстрировано его милосердие к осужденному и его доброе отношение к «великому герцогу Этрурии», когда по окончании суда Святейший своим решением смягчит определенное трибуналом наказание.

По оценке Ричарда Блэквелла, «никакой честный законник не стал бы писать подобного заключения (no honest lawyer would have written this summary report)»[1263]. Аналогичного мнения придерживались и многие другие исследователи, например Джордано де Сантильяна, по словам которого итоговый отчет представлял собой «очаровательный по своей искренности пример юридического надувательства (indecent and fascinating piece of judicial skulduggery)»[1264], и Дж. Лэнгфорд[1265]. Некоторые исследователи не согласны со столь жесткой оценкой Summarium. Так, по мнению Мориса Финоккьяро, хотя отчет не оставлял сомнений в том, что Галилео совершил преступление, однако цитируя признания и обращения тосканца, его составители «ясно показывали, что он [Галилей] не был совершенно неисправимым (obstinately incorrigible), скорее он сожалел о случившемся и хотел подчиниться» решению судей»[1266]. На мой взгляд, такая оценка является и более взвешенной, и более справедливой.