Император Август и его время - Игорь Князький

Друз сделал попытку переправиться через Эльбу, но потерпел неудачу. Пришлось удовольствоваться лишь установкой памятника (трофея) в честь достижения его войсками этого места, до которого римляне ранее никогда не доходили. Чтобы объяснить вовсе не победоносное отступление Друза от берегов Эльбы, была сочинена эффектная легенда. Якобы «призрак варварской женщины, выше человеческого роста, на латинском языке запретил победителю двигаться далее». Это сообщение Светония[1466]. Для Друза такое объяснение было весьма удобным. Он, победитель, мог бы двигаться и далее, но вот какая незадача: высшие силы прислали к нему призрак варварской женщины, заговорившей почему-то на языке Цицерона и Цезаря и запретившей ему дальнейший поход. Тут очевидная воля бессмертных богов, с коей спорить смертному не должно. У Диона Кассия та же фантастическая история выглядит иначе. По его «сведениям», гигантская женщина была красноречивее, и предсказание её было крайне мрачным: «Куда же стремишься ты, ненасытный Друз? Не видать тебе всех этих земель. Уходи, ибо грядёт конец и дел твоих, и жизни!»[1467] Учитывая, что вскоре после отступления Друз неудачно упал с лошади и, проболев около месяца, умер, это предсказание сочинено уже после его смерти.

Возможно, для оправдания отступления от Эльбы появился вариант легенды, использованный Светонием, и для Друза совсем не обидный. Не мог же он противиться воле богов! Случившаяся вскоре смерть в 29 всего-то лет от несчастного случая внесла поправку: пророчество скорой гибели «ненасытного полководца». Кстати, Дион Кассий прямо говорит и о военной неудаче, которую Друз потерпел в попытке переправиться на восточный берег Эльбы. Вспомним и о далеко не блистательном возвращении его с берегов Везера. Так что положение римлян в Германии после смерти Друза оставалось достаточно сложным.

Смерть Друза крепко опечалила Августа. Он ценил обоих сыновей Ливии, но младший из них, очевидно, был его любимцем. Император однажды даже заявил в сенате о Друзе как о сонаследнике своим усыновлённым внукам Гаю и Луцию Цезарям[1468]. Тиберий такой чести не удостаивался. Правда, об усыновлении младшего пасынка речь никогда не заходила. Очевидно, главными претендентами на наследие принцепса выступали его прямые потомки. Любопытно, что у Друза была слава ревнителя возвращения к республиканскому правлению. Об этом писали Светоний[1469] и Тацит[1470]. Тиберий, что свидетельствует о некоторой сложности в отношениях между братьями, даже предупредил письмом Августа о приверженности Друза к былой форме государственности. Но император относился к оппозиционности своего любимца вполне благодушно. Тот ведь не мечтал о перевороте и выражал надежду, что реставрация республики со временем будет осуществлена самим принцепсом. Возможно, Август полагал убеждения Друза, каковые тот и не скрывал, просто заблуждениями молодости, которым суждено постепенно позабыться.

Политические расхождения не испортили отношений между братьями всерьёз. Когда Тиберий узнал о болезни Друза, находясь в городке Тицине близ Медиолана (Милана), то он немедленно устремился в Германию к брату, но, увы, живым его уже не застал. Тело Друза Тиберий сопровождал в столицу, идя пешком во главе похоронной процессии всю дорогу, составлявшую многие сотни миль. Похороны пасынку Август устроил пышные, достойные близкого родственника императора. Погребли Друза на Марсовом поле.

Так заканчивался 9 г. до н. э. А начинался он с торжества 30 января на Марсовом поле, в ходе которого был освящён Алтарь Августова Мира, заложенный по постановлению сената ещё в 14 г. до н. э.: «Когда из Испании и Галлии, деяния в этих провинциях счастливо совершив, в Рим я вернулся, когда консулами были Тиберий Нерон, Публий Квинтилий, алтарь Августова Мира по поводу моего возвращения посвятить сенат определил, на котором магистратам и жрецам, и девам-весталкам совершать ежегодное жертвоприношение приказал»[1471]. На мраморных панелях алтаря было изображено, как вся семья императора присутствует на его освящении[1472].

Смерть Друза не означала остановки войны в Германии. Кому должно возглавить армию – вопрос не стоял. Август доверил верховное командование легионами, сражающимися за Рейном, Тиберию, вне всякого сомнения, лучшему полководцу Империи. Он блестяще руководил войсками в двух победоносных войнах в Реции и Паннонии, был популярен в армии и, что особенно важно, не потерпел ни одной неудачи в столь непростых кампаниях.

Если Друз только достиг Эльбы, то Тиберию предстояло обширные земли между двумя великими германскими реками превратить в римскую провинцию, что, учитывая сильнейшую враждебность местного населения к завоевателям, являлось делом крайне непростым. С поставленной задачей Тиберий в течение нескольких месяцев справился. Вот что пишет о кампании 8 г. до н. э. Веллей Патеркул: «Тогда тяжесть этой войны была передана Нерону, и он распорядился ею в соответствии со своей доблестью и обычной удачей. Проникнув с победой во все области Германии, без какой-либо убыли для порученного ему войска, – что всегда было главной его заботой, – он окончательно усмирил Германию, почти доведя её до состояния провинции, обложенной податью. Тогда ему были дарованы второй триумф и второе консульство»[1473] Отметим, что Патеркул осторожно пишет «почти», говоря о превращении Германии в римскую провинцию. Действительно, от завоевания до полного освоения путь неблизкий. Потому чисто военный успех легионов Тиберия мог стать только началом создания провинции Германия на землях между Рейном и Эльбой.

Август как никогда высоко оценил действия старшего, а теперь и единственного пасынка. Тиберий был удостоен полноценного триумфа, получил второе консульство, а вскоре, в 6 г. до н. э., что особенно важно, ему были предоставлены трибунские полномочия на пять лет. По своему статусу в Империи Тиберий таким образом сравнялся со своим покойным тестем Агриппой, а, вступив в Рим в 7 г. до н. э. на колеснице во главе триумфального шествия, его даже превзошёл, ибо тот из объяснимой «деликатности» от заслуженных триумфов отказывался. Правда, достигнув таких высот в своём статусе, Тиберий оставался пасынком принцепса и в число наследников входить не мог. Преемником мог стать лишь тот, кто носил имя Цезаря. Отсюда определённая двусмысленность положения сына Ливии, которую сам он не мог не замечать. Тем не менее, случившееся далее в этом знаменательном, казалось бы, для Тиберия 6 г. до н. э. поразило Рим и, прежде всего, Августа. Столь облагодетельствованный и заслуженно награждённый человек совершил вопиюще неблагодарный в отношении правителя Империи поступок: он оставил столицу, пренебрегая уговорами и Августа, и Ливии, и удалился на далёкий остров Родос, по сути, в добровольное изгнание. В чём причина этого невероятного поступка? Первое объяснение появилось сразу после его отъезда. Август-де неосторожно столкнул пасынка с усыновлёнными внуками. Те могли счесть, что император ими пренебрёг, а Тиберий мог испугаться обиды на него юных Цезарей[1474]. Такая трактовка допустима, но главным всё же представляется другое: Тиберий так и не смог простить Августу надругательства над своей личной жизнью. Да, он вынужденно покорно оставил Випсанию, женился на Юлии, но менее всего здесь присутствовало внутреннее смирение и признание оправданности действий императора. В этом смысле сын Ливии совсем не походил на Агриппу, отказавшегося от всего личного ради служения Августу. Тиберий, однако, всё же попытался создать с Юлией нормальную семью, но ничего из этого не вышло. Возможно, смерть в младенческом возрасте их сына здесь тоже сыграла свою роль. После его кончины Тиберий покинул спальню супруги. Но более всего его удручало поведение Юлии, несмотря на строгое отцовское воспитание так и не усвоившей, что есть добродетель в семейной жизни. О её похождениях знал весь Рим, что же тут говорить о злосчастном муже? И дело было не только в любовнике с громким именем Тиберий Семпроний Гракх. Тот был далеко не единственным, хотя и самым известным в силу своей знатности. Кстати, подобным образом Юлия вела себя и в замужестве с Агриппой. Известно, что «когда Август спросил её, почему все её дети похожи на мужа, несмотря на непрерывные измены, Юлия ответила непечатными словами: «Я не отдавалась любовникам, не удостоверившись, что беременна от мужа»[1475]. Поскольку дети у неё были только от Агриппы, то такой разговор мог произойти только при жизни Марка Випсания. В дальнейшем всё ещё более усугубилось. Сенека написал об этом: «Покойный Август отправил в ссылку дочь, бесстыдство которой превзошло всякое порицание, и таким образом обнаружил пред всеми позор императорского дома, обнаружил, как целыми толпами допускались любовники, как во время ночных похождений блуждали по всему городу, как во время ежедневных сборищ при Марсиевой статуе его дочери, после того, как она, превратившись из прелюбодейцы в публичную женщину, с неизвестными любовниками нарушала законы всякого приличия, нравилось избирать местом для своих позорных действий тот самый форум и кафедру, с которой отец её объявлял законы о прелюбодеяниях»[1476].