Инженер и Постапокалипсис - vagabond

было столько намеков, столько несостыковок, недомолвок, а сам все пропускал мимо ушей. Не верил, что такие немыслимые вещи действительно могут происходить. Вырыл себе эту могилу своими собственными руками.

— Ведь спрашивал тебя, Эндрю, спрашивал напрямую, что с вами конкретно делают мои коллеги! — в бессилии воскликнул. — Почему вы все молчали? Если бы хоть кто-то из вас мне что-то сказал, сделал бы все для того, чтобы это остановить!

— Поэтому никто ничего и не говорил, — тихо произнес Эндрю, не поднимая головы, — мы психопаты, но не идиоты. Никто из нас не желал тебе такой судьбы.

Бессильно вздохнул: поздно было сокрушаться или обвинять кого-либо. Прошлое было уже не воротить, да и оглядываясь назад, мог с уверенностью сказать, что будь у меня возможность вернуться в то время, сделал бы все с точностью так же.

— Не виню тебя ни в чем, и ты тоже не должен себя винить, — подходя к нему и помогая ему подняться, сообщил, — пойдем. В этой комнате нет того, что ищу.

В следующей комнате царил неописуемый беспорядок, но в прислоненных к стене шкафчиках мог остаться нетронутый перевязочный инвентарь. Указал Эндрю жестом на единственный уцелевший стул, а сам направился к ним.

— Тебе следует знать, что в клинике произошла авария электросетей, — пояснил, попутно перебирая старые и грязные бинты, которые точно не подходили для моих нужд, — из-за скачка напряжения все автоматические двери аварийно пооткрывались, и многие пациенты оказались на свободе, учинив расправы над персоналом. Сейчас тут почти не осталось сотрудников, но нам все равно нужно спасаться отсюда как можно скорее. Собирался отыскать административный блок и покинуть клинику через главные ворота, а там выйдем на трассу, и нам кто-нибудь поможет.

Эндрю на этот раз ничего не ответил, погрузившись, по-видимому, в свои тяжелые депрессивные мысли и воспоминания. Не переставал прокручивать в голове его последние слова. Они произвели на меня огромное впечатление: выходит, пациенты отделения многое скрывали от меня даже не из страха — для них вряд ли что-то могло измениться в худшую сторону — а из желания оградить от всего этого ужаса. Просто выполнял свою работу, выполнял ее так, как должен был, но для них эти простые мелочи значили гораздо больше, чем для меня. Как-то незаметно для себя погрузился в эти раздумья, вспоминая, с чем мне приходилось сталкиваться в отвратительном мужском отделении.

Выводя своего подопечного из комнаты, все-таки словил себя на не очень приятной мысли о том, что ему, возможно, тоже не стоит доверять в полной мере — меня предавали слишком часто в последнее время: вначале опрометчиво поверил пациенту Моргану, который, в общем, и не думал меняться в лучшую сторону, затем тот священник фактически вонзил мне нож в спину… Все же Эндрю мне хотелось верить: он всегда был искренним со мной.

— Знаешь, чем отличаюсь от тебя? — задал он мне вопрос, когда мы дошли до конца коридора, где обнаружился наконец-то небольшой склад.

— Чем? — поинтересовался в ответ, доставая из уцелевшей аптечки несколько упаковок стерильных бинтов и довольно тупые ножницы.

— У меня от нейролептиков глаз дергается, а у тебя — нет, — вполне серьезно заявил мне Эндрю.

— У всех людей время от времени дергается глаз от нервного перенапряжения — это называется «нервный тик», — пояснил, демонстрируя ему свои находки, — вот, посмотри, нашел то, что мне было нужно. Давай вернемся в душевую, там сменю себе повязки на ногах, и пойдем уже дальше.

В очередной раз Эндрю без всяких обсуждений сделал то, что сказал: он вообще двигался совершенно бесцельно, как и все прочие пациенты, застрявшие в этом аду. Наверняка этот глубоко несчастный человек даже не попытался бы сам спастись из клиники, не найди его самолично. Пока мы возвращались в душевую, где мог обработать свои раны, все продолжал раздумывать над его словами и судьбой. До чего же несправедливо жизнь обошлась с этим конкретным человеком: он содержался в этой проклятой лечебнице уже достаточно давно, насколько помнил из его личного дела, и определенно не видел со стороны тех, кто по идее должен был лечить его и заботиться о нем, ничего, кроме издевательств, унижений и насмешек. Он совершенно не был зол по своей природе, но его будто намеренно сталкивали все глубже и глубже в пропасть безумия — в этой клинике не лечили пациентов.

— Что у тебя с руками? — спросил, скосив взгляд на ужасающие кривые порезы, тянущиеся вплоть до кистей рук моего спутника.

Эндрю ничего не ответил, только еще ниже опустил голову, стараясь спрятать от меня свой взгляд, хотя шел справа от него и не мог видеть его здорового глаза — очевидно, даже вспоминать и говорить об этих порезах для него было очень тяжело.