Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

— Моэнгхус проголодался! — рассмеялась она.

Радуясь тому, что их долгие поиски завершены, Раш и Вригга остановились на вершине стены. Опустив щит, Раш уселся спиной к парапету, а Вригга остался стоять, прислонившись к каменной кладке и глядя через бойницу на вражеские костры, рассеянные по долине Тертаэ. Никто из них не обратил внимания на темную фигуру, припавшую к парапету на некотором расстоянии от них.

— Я видел ребенка, — сказал Вригга, продолжая смотреть в темноту.

— Да ну? — с искренним интересом отозвался Раш. — А где?

— У нижних врат на площади Фама. Помазание проводили прилюдно… А ты что, не знал?

— А мне кто-нибудь сообщил?!

Вригга снова принялся вглядываться в ночную мглу.

— Какой-то он странно темненький, я бы сказал.

— Чего?

— Ребенок. Ребенок темненький. Раш фыркнул.

— Подумаешь — с какими волосиками родился. Они все равно скоро сменятся. У моей второй дочки вообще были бачки!

Дружеский смех.

— Когда-нибудь, когда все закончится, я приеду поухаживать за твоими волосатыми дочками.

— Ох, начни лучше с моей волосатой жены!

Новый взрыв смеха, оборвавшийся от внезапного озарения.

— О-хо! Так вот откуда взялось твое прозвище!

— Ах ты наглый ублюдок! — возмутился Раш. — Нет, просто моя кожа…

— Имя ребенка! — проскрежетал чей-то голос из темноты. — Как его имя?

Вздрогнув, друзья повернулись к похожему на призрак скюльвенду. Им уже доводилось видеть этого человека — мало кто из Людей Бивня не видел его, — но им никогда еще не случалось сталкиваться с варваром лицом к лицу. Даже в лунном свете от его вида делалось не по себе. Буйные черные волосы. Загорелый лоб, глаза — словно два осколка льда. Могучие плечи, слегка ссутуленные, как будто согнутые сверхъестественной силой его спины. Тонкая, словно у юноши, талия. И крепкие руки, исчерченные шрамами, и ритуальными, и полученными в боях. Он казался каменным изваянием, древним и голодным.

— Ч-что? — запинаясь, переспросил Раш.

— Имя! — прорычал Найюр. — Как его назвали?

— Моэнгхус! — выпалил Вригга. — Они назвали Моэнгхусом…

Висящее в воздухе ощущение угрозы внезапно развеялось. Варвар сделался странно непроницаемым, настолько неподвижным, что его можно было принять за неодушевленный предмет. Его безумные глаза глядели сквозь друзей, в края далекие и запретные.

Некоторое время царило напряженное молчание. А затем, не сказав ни слова, скюльвенд развернулся и ушел во тьму.

Вздохнув, двое друзей переглянулись, а потом возобновили свою подстроенную беседу — на всякий случай, для верности.

Как им и было велено.

«Какой-нибудь иной путь, отец. Должен быть иной путь».

К Цитадели Пса не подходил никто, даже самые отчаявшиеся охотники на крыс.

Стоя на гребне разрушенной стены, Келлхус смотрел на темный Карасканд с его сотнями тлеющих пожарищ. А за стенами, по всей равнине, горели бесчисленные костры армии падираджи.

«Путь, отец… Где путь?»

Сколько бы раз Келлхус ни подвергал себя строгости Вероятностного Транса, все линии оказывались задавлены то ли бедствием, то ли весом чрезмерных перестановок. Переменные величины были слишком многочисленны, а вероятности — слишком безудержны.

В течение последних недель он пустил в ход все влияние, каким только располагал, в надежде обойти вариант, который теперь казался неминуемым. Из Великих Имен его в открытую продолжал поддерживать лишь Саубон. Пройас, хотя и отказался присоединиться к созданной Конфасом коалиции, наотрез отвергал все попытки Келлхуса примириться. Среди прочих Людей Бивня углублялось разделение на заудуньяни и ортодоксов, как они теперь себя называли. А угроза нового, более решительного нападения со стороны Консульта не позволяла Келлхусу свободно ходить среди людей — и это при том, что ему необходимо было сохранить тех, кого он уже приобрел, и завоевать новых последователей.

А тем временем Священное воинство умирало.

«Ты сказал, что мой путь — Кратчайший…» Он тысячу раз воскрешал в памяти неожиданную встречу с кишауримом-посланцем, анализируя, оценивая, взвешивая различные интерпретации — и все тщетно. Что бы ни говорил отец, всякий шаг теперь вел во тьму. Каждое слово несло риск. Казалось, он во многих отношениях ничем не отличался от людей, рожденных в миру…

«Что такое Тысячекратная Мысль?»

Келлхус услышал постукивание камня о камень, потом шорох гравия и песка. Он попытался разглядеть что-нибудь сквозь тени, окружавшие подножие руин. Опаленные стены образовали не имеющий крыши лабиринт. Темная фигура вскарабкалась на груду обломков. Келлхус разглядел в лунном свете округлое лицо…

— Эсменет! - позвал он. — Как ты меня нашла? Улыбка ее была озорной и лукавой, хотя Келлхус видел скрывающееся за ней беспокойство.

«Она никогда никого не любила так, как меня. Даже Ахкеймиона».

— Мне сказал Верджау, — ответила Эсменет, пробираясь между изувеченных стен.

— Ах да, — сказал Келлхус, который все мгновенно понял. — Он боится женщин.

Эсменет пошатнулась, раскинула руки. Она восстановила равновесие, но на миг у Келлхуса перехватило дыхание — и он сам этому удивился. Падение с такой высоты стало бы смертельным.

— Нет…

Она на миг сосредоточилась, высунув кончик языка. Потом пляшущей походкой преодолела оставшееся расстояние.

— Он боится меня!

Эсменет со смехом бросилась в его объятия. Они крепко прижались друг к другу на этой темной, ветреной высоте, окруженные городом и миром — Караскандом и Тремя Морями.

«Она знает… Она знает, что я борюсь».

— Мы все тебя боимся, — сказал Келлхус, удивляясь тому, какой влажной сделалась его кожа.

«Она пришла, чтобы утешить меня».

— Ты просто восхитительно лжешь, — пробормотала Эсменет, подставляя губы под его поцелуй.

Они прибыли вскоре после того, как сгустились сумерки, — девять наскенти, старших учеников Воина-Пророка. На террасе дворца, который Келлхус выбрал на роль их опорного пункта и пристанища в Карасканде, был установлен огромный стол из красного дерева, высотой по колено. Стоявшая в тени сада Эсменет смотрела, как они усаживались на подушки, подбирая или скрещивая ноги. Прошедшие дни избороздили почти все лица морщинами беспокойства, но эти девятеро казались особенно встревоженными. Наскенти круглые сутки проводили в городе, организовывая заудуньяни, посвящая новых судей и закладывая основы богослужения. Пожалуй, они лучше, чем кто бы то ни было, знал, насколько трудно положение Священного воинства.

Терраса возвышалась над северным склоном Бычьего холма, и с нее открывался вид на большую часть города. Лабиринт улочек и переулков Чаши, образующих сердце Карасканда, уходил вдаль и поднимался к окружающим холмам, словно ткань, натянутая между пятью столбиками. На востоке возвышался остов Цитадели; лунный свет окаймлял извилистые очертания опаленных стен. На северо-западе, на Коленопреклоненном холме раскинулся дворец сапатишаха; холм был не слишком высок, и время от времени на розовых мраморных стенах можно было заметить мелькающие фигуры. Ночное небо было подернуто темными тучами, но Небесный Гвоздь, ясный и сверкающий, поблескивал из темных глубин.