Джузеппе Бальзамо. Том 2 - Александр Дюма

Бальзамо одной рукой приподнял без всяких усилий огромную бронзовую вазу, стоявшую на подставке работы Буля.

– Ну что же, сударь, я готов поверить тому, что вы рассказали о событиях тридцать первого мая. Однако вы прибегаете к уловке, пытаясь ввести меня в заблуждение тем, что ручаетесь только за этот день. Позже ведь вы тоже встречались с моей сестрой.

Бальзамо запнулся.

– Это правда, – проговорил он наконец, – я виделся с ней.

Едва прояснившись, его лицо вновь омрачилось.

– Вот видите! – вскричал Филипп.

– Что особенного в том, что я виделся с вашей сестрой? Что это доказывает?

– А то, что вы необъяснимым образом заставили ее заснуть, как это трижды случалось с ней при вашем приближении; вы воспользовались ее бесчувственным состоянием и совершили преступление.

– Я вас спрашиваю еще раз: кто вам это сказал? – вскричал Бальзамо.

– Сестра!

– Как она может это знать, если она спала?

– А-а, так вы признаете, что она спала?

– Я вам скажу больше: я готов признать, что я сам ее усыпил.

– Усыпили?

– Да.

– С какой же целью вы сделали это, если не Для того, чтобы обесчестить ее?

– С какой целью?.. Увы!.. – проговорил Бальзамо, роняя голову на грудь.

– Говорите же, говорите!

– Я хотел узнать с ее помощью одну тайну, которая была мне дороже жизни.

– Все это ваши хитрости, уловки!

– А что, именно в тот вечер ваша сестра… – спросил Бальзамо, словно отвечая своим мыслям и не обращая внимания на оскорбительные вопросы Филиппа.

–..была обесчещена? Да, граф.

– Обесчещена?

– Моя сестра ждет ребенка. Бальзамо вскрикнул.

– Верно, верно, верно! – проговорил он. – Теперь я припоминаю, что ускакал тогда, забыв ее разбудить.

– Вы признаетесь! Признаетесь! – вскричал Филипп.

– Да. А какой-то мерзавец в ту ночь – ужасную для всех нас! – воспользовался, должно быть, ее сном.

– Вам угодно посмеяться надо мной?

– Нет, я пытаюсь вас убедить в своей невиновности.

– Это будет непросто.

– Где сейчас ваша сестра?

– Там же, где вы ее тогда нашли.

– В Трианоне?

– Да.

– Я еду в Трианон вместе с вами, сударь. Филипп замер от удивления.

– Я совершил оплошность, – продолжал Бальзамо, – но я непричастен к совершенному преступлению; я оставил бедную девочку загипнотизированной. Так вот, во искупление моей вины, вполне простительной, я помогу вам узнать имя виновного.

– Кто? Кто он?

– Этого я пока и сам не знаю, – отвечал Бальзамо.

– Кто же тогда знает?

– Ваша сестра.

– Но она отказалась назвать его мне.

– Вполне возможно. А мне скажет!

– Моя сестра?

– Если бы ваша сестра назвала имя преступника, вы бы ей поверили?

– Да, потому что моя сестра – ангел чистоты. Бальзамо позвонил.

– Фриц! Карету! – приказал он явившемуся на звонок немцу.

Филипп, как безумный, метался взад и вперед по гостиной.

– Имя виновного!.. – бормотал он. – Вы обещаете, что я узнаю имя виновного?

– Сударь! Ваша шпага сломалась во время столкновения с Фрицем, – заметил Бальзамо. – Позвольте мне предложить вам взамен другую.

Он взял с кресла великолепную шпагу с золоченым эфесом и прицепил ее Филиппу на пояс.

– А как же вы? – спросил молодой человек.

– Мне оружие не понадобится, – отвечал Бальзамо. – Моя защита – в Трианоне, а защитником будете вы, как только ваша сестра заговорит.

Спустя четверть часа они сели в карету, запряженную парой отличных лошадей, Фриц пустил их в галоп, и они поскакали по Версальской дороге.

Все эти скачки, все эти объяснения заняли некоторое время. Вот почему было уже около двух часов ночи, когда Бальзамо и Филипп покинули особняк на улице Сен-Клод.

До Версаля они ехали час с четвертью, еще десять минут ушло на то, чтобы добраться от Версаля до Трианона; таким образом, лишь в половине четвертого они оказались у цели.

Когда их путешествие подходило к концу, над полными утренней свежести лесами и холмами Севра уже занималась заря. Казалось, чья-то невидимая рука поднимала прямо у них на глазах тонкую вуаль; в местечке Виль-д'Аврей и чуть дальше, в Бюке, пруды словно вспыхивали один за другим: в них, как в огромных зеркалах, отражался заалевший небосвод Наконец, вдалеке показались колоннады и крыши Версаля, горевшие в лучах еще невидимого солнца.

Время от времени то одно, то другое оконное стекло, отражавшее пылающий луч, вспыхивало и словно насквозь пронизывало своим светом утренний сиреневый туманный воздух.

Когда карета оказалась в конце улицы, ведшей из Версаля в Трианон, Филипп приказал остановиться и обратился к своему спутнику, за всю дорогу не проронившему ни слова.

– Граф! – сказал он. – Боюсь, что нам придется некоторое время подождать. Ворота Трианона открываются около пяти часов утра; если мы нарушим обычай и постучимся раньше этого времени, наше поведение может вызвать подозрение у смотрителей и сторожей.

Бальзаме ничего не отвечал – он лишь кивнул головой в знак согласия.

– Кроме того, – продолжал Филипп, – я успею за это время изложить вам некоторые соображения, появившиеся у меня дорогой.

Бальзаме поднял на Филиппа полный скуки и безразличия взгляд.

– Как вам будет угодно, сударь, – отвечал он. – Говорите, я вас слушаю.

– Вы сказали, – продолжал Филипп, – что в ту ночь, тридцать первого мая, вы доставили мою сестру к маркизе де Саверни?

– Вы имели случай сами в этом убедиться, – заметил Бальзаме, – ведь вы тогда же нанесли этой даме визит, чтобы поблагодарить ее за оказанное вашей сестре гостеприимство.

– Да, и вы прибавили, что так как один из королевских конюхов сопровождал вас от особняка маркизы до нашего дома, то есть на улицу Кок-Эрон, то не оставались с ней ни минуты наедине. Я поверил вам на слово…

– И правильно сделали.

– Однако, вернувшись мысленно к недавним событиям, я был вынужден признать, что месяц назад в Трианоне вы не могли не входить в комнату моей сестры, чтобы поговорить в ту самую ночь, когда вы каким-то образом сумели проскользнуть в сад.

– Я никогда не был в Трианоне в комнате вашей сестры, сударь.