Маг и его кошка - Алина Лис

Элвин

Сеньорита была права и не права одновременно. Я хотел подчинить себе силу горна. И я боялся возвращаться в туманное ничто, где нет красок, вкусов и запахов, а от скрипа весел можно сойти с ума. Возможно, именно из-за этого страха мне так важно было туда вернуться.

В этот раз не было никаких островов и бессмысленных скитаний. Мы шли уверенным курсом. Туман сменился зеленоватой дымкой, и в воздухе повис душистый аромат яблок.

Востроглазые птицы, что стерегут покой Яблоневого острова, заметили мой корабль издалека. Когда мы пристали к берегу и кинули сходни, на меня смотрели сотни натянутых луков в руках подтянутых, нечеловечески красивых воинов армии ши.

— Не думаю, что сестры будут счастливы получить мой хладный труп, — с раздражением бросил я, спускаясь на берег.

На лице предводителя туатов отразилось изумление. Он оглядел тающий за моей спиной корабль-призрак, снова перевел взгляд на меня.

— Лорд Элвин?

— Да, это я… Дианах, — не сразу смог вспомнить его имя. Все туаты на одно лицо, словно талантливый, но лишенный фантазии мастер лил их по одной форме. Узкие вытянутые лица, брови вразлет, тонкие прямые носы, огромные миндалевидные глаза. — Не знаешь, где я могу найти Августу?

— Ее величество с утра была в Западной оранжерее.

— Не надо меня провожать.

В Западной оранжерее душно и влажно. Оглушительно поют птицы, пронзительно стрекочут насекомые, журчат ручьи. Я увидел женщину в зеленом платье, склонившуюся над кадкой, и почувствовал, как губы сами собой расплываются в улыбке. Я действительно люблю Августу.

— Здравствуй, сестренка.

Она вскрикнула, потом расхохоталась и полезла обниматься.

— Элвин! Гад такой! Приехал без предупреждения! Как же я рада тебя видеть!

— Это взаимно. Особенно я буду рад, если ты дашь мне вдохнуть.

— Ах ты, неженка, — сестра разжала богатырские ручищи.

Если легендарные валькирии Ундланда и существовали когда-то, то я не верю, что они были похожи на воинственную Джулию. Нет, они были подобны Августе.

Она высокая, ростом почти с Фергуса. Полнотела, но ее это скорее красит. Коса цвета спелой пшеницы спускается до талии, глаза — синие васильки. Светло-оливковая кожа покрыта ровным загаром. Ее лицо всегда дышит безмятежностью и силой, и я не знаю другого столь же счастливого человека. Она не скучает, не злословит и редко вступает в споры. В мире Августы нет распрей, она проходит мимо пороков, не замечая их. У нее просто нет времени на такие глупости.

— Как ты сюда добра… — она перевела взгляд на мою левую руку, и радость на лице потухла.

— Ну да. Прости, я к тебе по делу. Сама видишь.

Сестра не стала одаривать меня неуместной жалостью или еще более неуместными соболезнованиями. Нахмурила брови и велела:

— Показывай. Нет, погоди. Я сейчас руки помою. Вся в земле.

К моей большой радости мы покинули оранжерею. Там красиво, но духота и влажность такая, что впору отращивать жабры.

— Давно? — она сидела с закрытыми глазами, гладила и сдавливала культю ладонями и к чему-то прислушивалась.

— Больше месяца.

— А что ты сделал с рукой?

Я рассказал. И показал.

— Дурак.

— Почему?

— Если бы вы сразу позвали меня, все можно было бы поправить.

Я стиснул зубы:

— Извини, из Дал Риады до тебя бывает трудно докричаться. И вряд ли приживление гниющего куска мяса — хорошая идея.

Лучше бы она молчала насчет «все поправить», честное слово.

— Ясно, — она открыла глаза. — Элвин, не злись. Если с этим хоть что-то можно сделать, я сделаю. Если нельзя, все равно что-нибудь сделаю.

— Есть еще одна проблема, — я рассказал ей о возникших сложностях с магией, но она не придала им значения.

— Разберешься! Если в принципе можешь, значит, разберешься.

Она тяжело поднялась.

— Куда ты?

— Мне надо подумать. Сложная задача. Иди пока — поиграй с Мэй.

— Нельзя ли чуть больше определенности?

Она повернула ко мне очень сосредоточенное лицо. Верный признак, что сестра поглощена каким-то проектом. Ощущение, что она в такие минуты целиком погружается в какую-то иную реальность, оставляя на поверхности крохотный кусочек личности, чтобы не пугать окружающих кататоническим безмолвием.

— Элвин, мне надо подумать. Я никогда не делала подобного. Это может занять время.

— Сколько?

— Не знаю.

Это все, чего я смог от нее добиться.

* * *

В мире есть вещи, которые не меняются. Эмайн Аблах — одна из таких вещей. Ему положено быть таким — все же точка отсчета для мира.

Странно, но я люблю его. Несмотря на все, что пришлось здесь пережить. И при других обстоятельствах был бы рад возвращению. Но сейчас мне до смерти хотелось обратно, к Франческе. Я почти физически ощущал, как уходит время — стремительно и безвозвратно. День на Эмайн Аблах — три с половиной в человеческом мире. А я обещал вернуться через месяц…

Августа ходила, целиком погруженная в себя, иногда ставила какие-то опыты в оранжерее и на любые мои предложения помощи отвечала решительным отказом. Я тихо психовал оттого, что выключен ею из процесса, который касался меня напрямую. Знал, что она права — даже в лучшие годы мои отношения с магией жизни, мягко говоря, не складывались и в серьезной работе я буду лишь помехой, но злиться это знание совершенно не мешало.

Скрипя зубами, я подсчитывал, сколько дней прошло для Франчески. И ругал себя, что не назвал других сроков. Сеньорита будет волноваться. С Эмайн Аблах даже вестника не отправить.

Мэй при виде моего увечья поначалу пыталась расспрашивать и даже распускать нюни, но с десяток жестких издевок пресекли эти глупости. Тогда она дала мне прозвище Элвин-Сухоручка, словно нам все еще по четырнадцать и я всерьез могу начать переживать из-за такой ерунды.

Некоторые Стражи тоже не меняются.

Делать на Эмайн Аблах нечего. Нет, можно, конечно, бродить и рассматривать творения гения Августы. Можно пафосно общаться с туатами. Или, что немножко веселее, общаться с ними непафосно, тем самым вгоняя их в глубокое недоумение и панику. Еще можно пить сидр. И даже блевать потом сидром…

На шестой день я не выдержал.

— Не хочу показаться неблагодарной скотиной, но прошла уже куча времени.

— Ты куда-то торопишься? — спросила Августа, не отрывая взгляда от куска дерева, подозрительно похожего по форме на человеческую руку.

— Да, меня ждут в Рондомионе.