Врата Смерти - Стивен Эриксон

— У меня есть замечательная и быстродействующая мазь, — писклявым голоском продолжал толстяк. — Вот в том ящике. Раба, который его несет, зовут Нуб… Ну что ты разинул рот, замарашка? Я велел тебе взять только склянку с мазью, а не волочить сюда весь ящик. И не урони. Совсем мозгов лишился!

Благочестивый торговец как будто только сейчас заметил Ге-бория.

— Кто же посмел так жестоко обойтись с тобой? Увы, ни одно из моих снадобий не в состоянии вырастить тебе новые руки.

— Пусть тебя не огорчает ни то, чего недостает мне, ни то, чего нет у тебя, — ответил ему Геборий. — Я ни в чем не нуждаюсь. Достаточно, что здесь не завывает ветер и песок не бьет в лицо.

— С тобой произошла трагедия, бывший жрец Фенира. Я не смею тебя ни о чем расспрашивать. А ты, — он повернулся к Кульпу, — как мне думается, приверженец Меанаса?

— Похоже, ты не только продаешь магические вещицы, — хмурясь, заметил ему Кульп.

— Ты ошибаешься, добрый господин, — возразил толстяк, отвешивая легкий поклон. — Можешь мне верить, хотя тебе это и нелегко. Я посвятил свою жизнь магии, но сам ею никогда не занимался. Просто за долгие годы соприкосновения с магическими предметами я приобрел, скажем так, восприимчивость. Извини, если ненароком я тебя обидел.

Он протянул пухлую руку, слегка шлепнув ею одного из рабов.

— Какое имя я тебе дал?

Сморщенные губы живого мертвеца изогнулись в жутковатой улыбке.

— Ты назвал меня Рохлей, хотя раньше меня звали Ирином Таларом.

— Забудь навсегда, как звали тебя раньше! Теперь ты Рохля!

— Моя смерть была ужасна…

— Ты замолчишь, скотина? — заорал, багровея, торговец.

Раб Рохля умолк.

— А теперь… молча принеси нам фаларийского вина. Отпразднуем этим драгоценным даром империи наше знакомство.

Рохля поплелся за вином. Другой раб проводил его унылым, безжизненным взглядом, бормоча:

— Твоя смерть была не настолько ужасна, как моя.

— О святые покровители Семиградия! — зашипел торговец. — Прошу тебя, маг, наложи на этих болтливых чурбанов какое-нибудь заклятие молчания. Я заплачу тебе золотыми имперскими джакатами. Щедро заплачу.

— Такое мне не по силам, — сказал Кульп.

«Врешь, боевой маг, — подумала Фелисина. — Интересно бы знать зачем».

— Ах, до чего же я неучтив! — спохватился толстяк. — Я ведь даже вам не представился. Наваль Эбур, скромный торговец из священного города Панпотсуна. А каким именем желает назваться каждый из вас?

«Желает назваться?.. Странный, однако, вопрос».

— Мое имя Кульп.

— А мое — Геборий.

Фелисина промолчала.

— Ну а милая девушка настолько скромна, что даже не желает взять себе имя, — понимающе улыбнулся Наваль.

Кульп наклонился над деревянным ящичком со снадобьями, где неумерший раб так и не смог отыскать мазь. Он вопросительно поглядел на торговца.

— Вот та склянка. Белая, с восковой печатью, — подсказал Наваль.

За пределами этого островка спокойствия продолжал выть и стонать ветер. Охристая пыль медленно оседала, делая воздух прозрачнее. Геборий, которому удивительно развившееся чутье заменило глаза, уселся на растрескавшийся камень. Лоб старика был слегка наморщен. Белая пыль приглушала узоры татуировки на лице.

Кульп со склянкой подошел к Фелисине.

— Торговец сказал правду. Это прекрасная мазь. У тебя быстро все пройдет.

— А почему ветер не разодрал твою кожу? — спросила Фелисина. — Или ты был под защитой Гебория?

— Не знаю. Может, мне помог мой Путь. Я все время держал его открытым.

— Так что ж не распространил его защиту и на меня?

Он отвел глаза.

— Мне казалось, что я это сделал.

Прохладная мазь впитывала в себя боль. Под ее прозрачным покровом заново вырастала кожа. Там, куда Фелисине было не дотянуться, ее намазывал Кульп. Вскоре боль совсем утихла. Фелисине захотелось растянуться и уснуть. Она села на песок.

Подошел Наваль и протянул ей бокал вина с обломанной ножкой. Торговец ласково улыбался.

— Это восстановит твои силы, моя нежная красавица. Вино уведет твой разум далеко за черту страданий. Ты успокоишься, и мир наполнит твое сердце. Пей же, моя дорогая. Я позабочусь, чтобы тебе было хорошо. Усердно позабочусь.

Фелисина взяла бокал.

— А с чего это вдруг? И что значит «усердно позабочусь»?

— Столь богатый человек, как я, может многое тебе предложить, дитя мое. Наградой будет то, что ты добровольно мне отдашь. И знай: я очень нежен.

Фелисина глотнула прохладного, приторно-сладкого вина.

— Ты что, готов прямо сейчас?

Наваль важно кивнул. На мясистом лице вспыхнули маленькие глазки.

— Обещаю тебе, — шепнул торговец.

«Клобук свидетель, спала же я на руднике со всякой швалью. И получала зуботычины. А здесь мне предлагают негу, богатство. Он будет выполнять все мои капризы. Вино, дурханг, мягкие подушки…»

— Чувствую, ты не по годам мудра, моя дорогая, — сказал Наваль. — Я не стану тебя торопить. Сама решишь когда.

Рабы Наваля развернули роскошные подстилки. Один из неумерших стал разжигать огонь в походном очаге, ухитрившись при этом спалить себе обрывок рукава. Наваль все видел, но ничего не сказал.

Быстро стемнело. Наваль распорядился, чтобы вокруг лагеря на шестах повесили фонари. Один из живых трупов стоял возле Фелисины и постоянно подливал ей вина. Ее удивило изъеденное тело этого несчастного. Бледные руки были сплошь покрыты глубокими, но бескровными ранами. У раба выпали все зубы. Фелисина крепилась, стараясь не показывать своего отвращения.

— Ну и как же ты умирал? — игривым после выпитого вина голосом спросила она.

— Ужасно.

— Но как?

— Мне запрещено рассказывать подробности моей смерти. Скажу лишь, что смерть моя была сравнима с ужасами Клобука. Она была долгой и в то же время быстрой, но за это мгновение мне показалось, что прошла целая вечность. Боль… она была и слабой, и нестерпимо сильной. На меня накатился ослепляющий поток тьмы.

— Довольно. Теперь я понимаю, каково твоему хозяину постоянно все это слушать.

— Ты должна понять.

— Не обращай на него внимания, — сказал ей Кульп. — Лучше позаботься о себе.

— Зачем, маг? Мне никакой радости от этой заботы. Так что не суйся не в свои дела.

Она с вызовом осушила бокал и подставила, чтобы раб наполнил его снова. Голова у нее поплыла, вместе с головой в плавание собирались отправиться и руки с ногами. Бокал качнулся, и вино пролилось на песок.