Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

народовластия и независимости России. Мы видели, что большевистская власть, прикрываясь великим лозунгами социальной революции, в действительности нас неуклонно и твердо ведет к полному порабощению и самодержавию, возглавляемому немецким императором»[3005]. Своей основной задачей, «не останавливаясь решительно ни перед чем», эсеры ставили «ниспровержение Советской власти»[3006]. Дело было за армией…

«Народная армия»

Приказ № 2, о создании добровольческой армии, правительство КОМУЧа издало в первый же день своего существования — 8 июня[3007]. Но, как указывает Ган (Гутман), у населения никакого энтузиазма по этому поводу не наблюдалось. В роту Учр. Собр. записалось всего несколько человек учащихся и интеллигентов[3008]. О реакции на призыв свидетельствовала статья в правительственном «Вестнике КОМУЧа», под заглавием «Гражданин, где ты?», одного из вождей эсеров А. Аргунова: «Все должны быть за работой, которой так много. Но не видно граждан. Всюду толпа. Беспечная, веселая, заполняет она улицы, сады. И только редко-редко встречаются молодые лица офицеров и солдат со значком народной армии. Гражданин, где ты?»[3009]

В другой публикации газета клеймила: если бы граждане не страдали этим равнодушием, «разве имел бы место такой индифферентизм по отношению к армии и ее нуждам, какой теперь наблюдается?»[3010] «Добровольчество не дало ожидаемых результатов, — подтверждал Мельгунов, — Ген. Болдырев, прибывший в начале августа в Самару, исчислял количество этих добровольцев в 3 тыс. чел. Майский, бывший министром труда в Самарском правительстве, доводит число добровольцев до 5–6 тыс.»[3011] «Так как собственной вооруженной силы у Комитета не было, то вопросом жизни и смерти для него, — приходил к выводу Майский, — являлось согласие чехов на длительное участие в «волжском фронте» против большевиков»[3012]. «Ни для кого нет сомнения, — подтверждал в августе французский консул в Самаре, — что без наших чехов Комитет У. С. (КОМУЧ) не просуществовал бы и одну неделю»[3013].

Неслучайно, что когда 7 августа был создан Волжский фронт, его командование было вручено чешскому поручику С. Чечеку, произведенному в генералы. И отряды русских добровольцев-белогвардейцев, по словам ген. К. Сахарова, «шли безропотно в подчинение чешским безграмотным офицерам и генералам; из последних только один Чечек был лейтенантом военного времени австрийской службы (до войны был бухгалтером), Ян Сыровой служил раньше коммивояжером, Р. Гайда — фельдшером»[3014].

Провал добровольной мобилизации, привел к тому, что уже 30 июня КОМУЧ был вынужден перейти к принудительной[3015], при этом граждан предупреждали: всякая агитация против Учредительного собрания и призыва в «народную армию» карается «по всей строгости военных законов»[3016]. Однако население не только не спешило подчиниться приказу, а наоборот стало активно противиться его выполнению.

О настроении рабочих, давало представление постановление общего собрания самарских железнодорожников от 4 июля: «Протестовать против этой мобилизации и требовать у членов Учредительного собрания прекращения братоубийственной войны, а также требовать передачи власти рабочей конференции, которая может сговориться (с большевиками) о прекращении братоубийственной войны. Ввиду объявления членами Учредительного собрания мобилизации в армию, такую власть народной не признаем. Переизбрать рабочую конференцию, вооружить всех рабочих и освободить из тюрьмы всех борцов за свободу…»[3017].

О масштабах сопротивления мобилизации, не только рабочих, но и офицеров, говорил доклад заведующего военно-судной частью района от 24 августа в штаб «народной армии»: «Доношу, что количество арестованных уфимской контрразведкой и содержащихся в Уфимской губернской тюрьме — 140 человек, из них 6 офицеров, в арестном доме — 190 человек, из них 4 офицера… В Бирске содержится 127 человек, в арестном доме 96 и при милиции — 510 человек, из них в тюрьме 61 человек офицеров. В Белебее в тюрьме — 127 человек, среди них 10 офицеров…»[3018]. Подобный же доклад по Оренбургской губернии был весьма краток: «Тюрьмы переполнены, свободных мест нет»[3019].

Надежда оставалась на деревню, которая в Поволжье, чуть ли не поголовно на выборах в Учредительное собрание проголосовала за эсеров. Неслучайно, на крестьянском губернском съезде 20 сентября в Самаре, лидер эсеров Чернов утверждал, что «Народная армия должна быть мужицкой»[3020]. Однако «мобилизация не прошла: крестьяне, — указывали делегаты Еманковской волости, — не хотят воевать друг с другом и просят, во что бы то ни стало прекратить эту братоубийственную войну»… Завьяловская волость: «Были аресты большевиков, которых у нас никогда не было… Крестьяне говорят, что воевать будут только с врагом и пусть расстреливают нас, но брат на брата не пойдет»… Ключевская волость: «Был отряд казаков в 206 человек, оцепили село и до вечера, до возвращения всех с поля, никого из села не выпускали; ослушников стегали нагайками. Вечером были аресты. 18 человек арестовали. Новобранцы от страха скрылись, пороли их отцов и матерей… Наутро арестованных вывели на площадь, заставили раздеться, положить под себя одежду, — и всех перепороли. Двух человек вывели на задворки и расстреляли» и т. д.[3021].

Даже «Вест. Ком. У. С», смягчавший выступления крестьянских делегатов, тем не менее, изображал доклады с мест в довольно мрачных тонах, напр., из Поповской волости: «После переворота новая власть стала пускать нагайки»[3022]. «Бесчинства карательных отрядов, — отмечал эсер Утгоф, — не встречали противодействия и озлобляли население»[3023]. Только «силой оружия, — подводил итог глава КОМУЧа Вольский, — Комитет заставил подчиниться приказу о мобилизации»[3024].

К 1 августа в «народную армию» удалось вовлечь 8485 добровольцев (в основном офицеров и буржуазной молодежи) и 21 888 мобилизованных. «Мобилизация народной армии, — признавал, приводя эти данные, Деникин, — потерпела полную неудачу, встретив на местах явно враждебное отношение, местами сопротивление»… «Кроме чехословаков, опоры у него (КОМУЧа) не было»[3025]. Близкие цифры приводил и главнокомандующий войсками уфимской Директории ген. В. Болдырев: «вооруженных бойцов насчитывалось лишь 30 тыс. Действительная сила превышала 10 тыс.»[3026]

И эта «Народная армия…, — отмечал эсер Утгоф, — представляла боевой материал весьма невысокого качества и являлась скорее обузой, требовавшей значительных средств на ее содержание»[3027]. «Мобилизованные крестьяне и рабочие сражаться против большевиков не желали, — подтверждал Майский, — они либо разбегались при первом удобном случае по домам, либо сдавались в плен, предварительно перерезав своих офицеров»[3028]. С началом наступления Красной армии, Комучевская армия, подтверждал ген. Болдырев, разбегается по домам или переходит на сторону «красных»[3029]. Народная армия в «критический момент напора большевицких сил, — подтверждал чехословацкий кпт. Голечек, — почти совершенно разваливается»[3030].

В результате Казань, по словам Савинкова, защищал лишь чешский полк Швец и после смены, его только офицеры-добровольцы[3031]. Спасти положение дел, подтверждал Мельгунов, не могли уже ни латышские батальоны, которые пытается организовать Брушвит для сопротивления «нападающему