Посол Великого владыки. Сокрытое царство. Часть 1. Том 1 - Андрей Александрович Кочетков

Глава 7. Ночь, которую невозможно забыть

Окно в комнатке было высоким, но узким. Днем свет проникал внутрь блестящим лезвием, словно разрезая помещение на две части. Ночью же через это необычной формы отверстие было очень удобно смотреть, как на улице с завораживающей мистической неспешностью падает снег. Уни еще в детстве читал о нем в книгах про Торгендам. Кроме того, снег буквально пару раз выпадал в Энтеверии, к безумному восторгу детей и панике их родителей. Но в вириланских горах снежный покров был основательней и не таял так быстро. Он вообще не таял и оставался лежать плотным ковром целый день, а теперь уже и вечер. Как долго он может так лежать – день, неделю, месяц? Может, он вообще не тает? Если бы это было так, рассуждал Уни, то приют, укрывший их на эту ночь, давно бы уже был засыпан по самую крышу. Вряд ли здесь кто-то занимается расчисткой завалов. А если так, то объяснение может быть только одно – снег медленно тает, частично в воздухе, частично на земле, а потом опять падает и опять тает…

Уни зевнул и уткнулся в ладонь подбородком. В этой позе его ум обычно безбрежно растекался, превращаясь в ленивый кисель из умерших мыслей и праздного созерцания. Писать дальше отчаянно не хотелось, но в данном случае взять себя в руки было просто необходимо. В конце концов, после очередной ссоры с Гроки он в присутствии всех членов миссии взял на себя обязательство вести новый дневник посольства, занося в него различного рода события и интересные факты об этой непонятной стране. Он вздохнул и кончиками пальцев обреченно придвинул к себе вириланские принадлежности для письма. Разжиться ими помогла Онелия Лерис – целительница, провожатая и, вообще, «добрая фея» имперских дипломатов.

Задумавшись о вириланской девушке, Уни рассеянно покрутил в руках писчее устройство. Если в Герандии пользовались гусиными перьями и пергаментом из телячьей кожи, то в Вирилане в ходу были более изощренные технические устройства. Из двух деревянных половинок складывали полую трубку, скрепленную миниатюрными резными замочками. Внутри находилось что-то вроде плотной, скрученной в жгут кисти, пропитанной черным, быстро засыхающим на воздухе маслом. Если масло заканчивалось, трубочку втыкали тыльной стороной в специальный контейнер, из которого состав для письма вновь пропитывал жгут – и так по многу раз. Писать этой сложносоставной кистью надо было на очень тонких, но прочных листах из какого-то белого материала, легко мнущегося, но очень прочного на разрыв. В этом Уни имел возможность убедиться, когда попытался уничтожить неудавшийся вариант своих записей – разорвать их на мелкие клочки у него просто не хватило сил, а сжечь было нечем. Вместо масляных ламп, как в империи, вириланы использовали свои любимые светящиеся грибы (или мох – Уни никак не мог в точности прояснить эти необходимые детали). Но если в пещерном храме Земли и туннеле с подземной рекой они присутствовали, так сказать, в натуральном виде, то для построенных людскими руками помещений вириланы делали небольшие предметы интерьера, то ли измельчая, то ли как-то иначе перерабатывая исходный материал. В результате в маленькой комнатке, где жил Уни, стол для письма сам светился в темноте, да так, что для сна, наверное, придется его чем-нибудь накрыть. Да вот хотя бы одеждой. Вириланский пергамент же, будучи довольно плотным, на свету становился прозрачным, за исключением уже написанных на нем букв. В результате создавалось полное впечатление нещадной порчи мебели, ибо при таком раскладе все время казалось, что пишешь на самом столе.

Итак, что же там сейчас можно прочитать? Уни прибег к своему испытанному методу побороть лень, просматривая написанные ранее строки для того, чтобы постепенно войти в ткань повествования и преодолеть, наконец, тонкую грань между чтением текста и его созиданием.

«Мы уже пять дней в пути. Сначала – в подземной лодке, потом – на лошадях. Местность не блещет особым разнообразием, и если поначалу все эти леса-холмы-речушки-камни-мхи еще восхищали, то теперь воспринимаются как заурядный и даже где-то поднадоевший пейзаж. Хоть раз увидеть бы колосящиеся нивы, где зреет кормящее империю вириланское зерно! Не той дорогой идем, надо полагать. Нет, тут изредка попадаются какие-то селения, но все они были лишь бесконечным отражением того, первого вириланского населенного пункта, который мы увидели сразу, как высадились на эту землю. Очевидно, что любая самая крошечная деревушка местных жителей должна включать в себя закрученные спиралью лабиринты домов с весьма нечеткой границей между ними и окрестными деревьями-холмами-камнями-прудами. В отличие от империи, да и всего прочего вменяемого Дашторниса – Обозримой земли, – вириланский город не представляет собой некой визуальной целостности, если смотреть на него со стороны. Наоборот, вириланы сделали все возможное, чтобы с любой точки обзора был виден ровно один, строго конкретный дом и ничего более из того, что есть вокруг. А в доме, надо полагать, только конкретный угол сада, комната и так далее. Видимо, чтобы, не приведи Светило, находящийся там вирилан даже на мгновение не заподозрил, что рядом может быть кто-то еще, кроме него самого.

По крайней мере, именно такое впечатление создавалось, когда Онелия размещала нас на ночлег в такого рода домах. Были ли это гостиницы, приюты для пилигримов или частные владения – об этом можно только гадать. Зато каждому члену миссии всегда предоставлялось отдельное помещение и персональный комплект еды. Но через три дня даже эти странные селения закончились, и вокруг пошла уже совершенно дикая, нетронутая природа. Энель посол прозорливо (Уни задумался, а потом с ухмылкой подчеркнул это слово) заметил, что, насколько он может судить, огромные просторы Вирилана гораздо менее заселены, чем территория империи. Ночевать уже приходилось в придорожных строениях, видимо специально предназначенных для таких, утонувших в этой глуши, путников, а питаться – прихваченными с собой припасами.

Местность все больше поднималась в гору, на перевал, появился снег и мерзкий, пронизывающий до желудка ветер. Брррр! Я уж подумал, что мы навечно останемся в этих поганых… Нет, нет! И в этот пугающий момент, когда судьба посольства висела на волоске и даже наиболее стойкие из нас готовы были предаться унынию, перед нами открыла свои спасительные объятия эта маленькая харчевня… нет, трактир? В трактире обычно есть хозяин и прислуга. Напишу – пристанище. Маленькое пристанище для маленького посольства. Для всех, кто остался из той огромной миссии, что, казалось бы, еще совсем недавно покинула гостеприимный Иллирис. Если бы знали мы, какие