Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

Тут министры, партийные лидеры, военное начальство и газетные писаки увидели, что дело становится опасным. Они перестали насмехаться и начали бороться с этим ненавистным человеком. На всех улицах и площадях, на всех углах о нем и его людях говорили на митингах. Посылали лучших ораторов, устраивали манифестации с музыкой и революционными песнями, чтобы пробудить в солдатах волю к героизму и тягу к продолжению войны. Мобилизовали новобранцев; их хорошо вооружали, одевали, обували и отправляли под звуки «Марсельезы» в новое весеннее наступление. Однако в огромном теле армии уже поселилась маленькая бацилла, которую запустил низкорослый человек с голым черепом, бацилла «мира и земли». Она пожирала, разлагала армию изнутри. Солдаты бросали винтовки, оставляли окопы и бежали с поля боя, поездами или пешком, торопились домой, к своей земле, к своим женам и своему скоту.

Во время первого восстания, которое низкорослый человек устроил на петроградских улицах в жаркий месяц июль, правительство перестало прибегать к речам и предпочло прибегнуть к оружию. Восставших разогнали штыками. Их вождя и его сподвижников обвинили в государственной измене и в связях с германским Генеральным штабом. Некоторые из его единомышленников сами сдались властям, надеясь на суд, который восстановит их честное имя. Низкорослый человек спрятался в Кронштадте, у матросов, и даже слышать не хотел ни о каком суде.

— Товарищ, вас и ваших соратников обвиняют в шпионаже, — говорили ему его люди. — Вы должны предстать перед судом и очистить себя от этого пятна. Это дело чести.

— Глупости! — отвечал низкорослый человек. — У нас нет времени на игры в честь. Нам нужно только одно: осуществить революцию и ввести диктатуру рабочих и крестьян. Мы будем и дальше заниматься этой работой.

Он издевался над своими представшими перед судом товарищами и указывал на своего верного ученика, бежавшего вместе с ним.

— Вот у него есть ум, — тыкал он в него пальцем. — Он пошел со мной.

Кто-то из его окружения дурно отозвался об этом умном ученике:

— На него не слишком можно полагаться, товарищ. Он поворачивается туда, куда ветер дует. Это не революционная тактика, а трусость…

— Вы же знаете русскую поговорку, — сказал низкорослый человек с издевательской усмешкой. — В хорошем хозяйстве все сгодится… Он отлично работает на благо революции…

Сначала он был уверен, что правительство найдет и его самого, и его людей и расстреляет. Какое-то время он верил в разум своих гонителей и готовился к смерти. Однако вскоре он увидел, что, к счастью для него, его враги остались убогими демократами, боящимися предпринять необходимые решительные шаги. И он продолжил свою работу из подполья, бомбардировал войска призывами оставить фронт, агитировал их за мир и землю. Партийные вожди рассылали делегатов по всей большой России, направляли их во все города и села, на все фабрики, во все клубы. На улицах и рынках выступали ораторы, призывали идти на выборы в Конституционное собрание, чтобы создать избранный народом парламент, который будет исполнять его волю. Низкорослый человек знал, что его товарищи не могут противостоять всем и увлечь за собой весь народ, поэтому он сосредоточил силы на работе с солдатами в гарнизонах и на боевых кораблях, чтобы привлечь на свою сторону вооруженных людей, особенно тех, что были размещены в столице. Его противники завладели телом, великим русским народом, десятками миллионов людей в городах и деревнях. Низкорослый человек стремился завладеть головой — Петроградом. Он знал, что голова — это главное.

И к осени это произошло. Однажды ветреной октябрьской ночью он прибыл со своими кронштадтскими матросами в столицу и захватил ее. Вокзалы, телеграф, телефон, водопровод, гарнизоны, оружейные фабрики — все вдруг оказалось в руках восставших. На Зимний дворец, в котором правительство проводило совещание министров, смотрели распахнутые пасти орудий.

В первые дни после захвата власти низкорослый человек чувствовал шаткость своих позиций и боялся изгнанного правительства, силы которого приближались к столице. Он направил гонцов к своим идейным противникам — к социалистам-революционерам и социал-демократам, предлагая им создать объединенное правительство социалистических партий. Товарищи низкорослого человека не поняли его:

— Как мы можем сотрудничать с ними?

— Пустяки, пока они нам нужны, и мы их примем; а потом, став сильнее, пошлем их к черту… — сказал низкорослый человек с усмешкой в глазах.

Партии его противников утешали себя своей победой среди народа. Из семисот трех депутатов, съехавшихся со всех концов России в Таврический дворец на открытие Учредительного собрания, только сто шестьдесят были большевиками. Остальные принадлежали к эсерам, социал-демократам и другим партиям. Представители большевистской верхушки чувствовали беспокойство. Народ был не с ними. Однако в глазах низкорослого человека по-прежнему таилась усмешка. Он знал, что у его противников голоса, а у него — власть. Все улицы, площади, телеграф, вокзалы, крепости, тюрьмы, железные дороги были заняты войсками, его солдатами и матросами. И он смеялся над тревогой своих товарищей. Уже в день открытия Учредительного собрания он приказал вооруженным солдатам разогнать манифестации, маршировавшие по проспектам в честь этого события.

Задал он жару и самим депутатам, почтенным народным избранникам.

Как сквозь строй проходили депутаты к Таврическому дворцу. Вооруженные матросы и солдаты оскорбляли их, поливали их площадной бранью, плевали в них.

— Контрреволюционеры, продажные душонки, прислужники капитала, пособники войны! — кричали люди с винтовками вынужденным протискиваться сквозь них депутатам. — Вас всех надо на фонарях перевешать!

Среди более чем семисот депутатов, прибывших со всей большой России на Учредительное собрание в Петербург, были и два лодзинских революционера — Нисан Эйбешиц и Павел Щиньский. Они вместе отбывали ссылку в Сибири, где день и ночь изучали марксистские книги. Позже, во время Русско-японской войны, они бежали оттуда, продолжили работу в Лодзи, а потом снова встретились в тюрьме. Революция освободила их. Теперь оба шли в Таврический дворец на открытие Учредительного собрания как избранники народа России. Однако и их одежда, и их взгляды отличались. Щиньский шел в военном френче, в армейских сапогах и с револьвером в кармане. Он был из тех, кто теперь держал власть в руках. С тем же фанатизмом, с каким он прежде носился с марксистскими книгами, ни на минуту не выпуская их из рук и смертельно ненавидя всех, кто ими гнушался, он теперь никуда не ходил без револьвера, таскался с ним повсюду и ненавидел тех, кто не признавал в низкорослом человеке с голым черепом вождя революции. Нисан шел, как обычно, в расстегнутом пальто с оттопыренными карманами, набитыми газетами, брошюрами, тезисами и резолюциями. Он, как всегда, верил в силу слова, в справедливость и в глас народа, подобный гласу Божьему.

— Повесить предателей народа, расстрелять, взорвать динамитом! — яростно кричали вооруженные матросы. — Продажные душонки, прислужники капитала!

Нисан схватил Щиньского за рукав его военного френча.