Девятые Звездные войны - Эдмонд Мур Гамильтон

мыслями и до сих пор пребывающий в недоумении по поводу путаницы с именами.— Ты уверен, что с переменой имени у тебя все пройдет гладко?

— Сам подумываешь об этом, а?— Норман окинул Писа оценивающим взглядом.— По-моему, все должно быть в порядке. Томлисон уверяет, что его система совершенна. Он гипнотизирует людей с помощью какой-то машины. Ты пишешь свое будущее имя на бумажке, и смотришь на нее, пока машина вгоняет тебя в транс. Ничего не может быть проще.

— Ты уже написал?

— Нет, я сделал лучше — я ОТПЕЧАТАЛ его крупными буквами, так что уж не ошибусь.

Норман вытащил из кармана толстенный роман в бумажной обложке и постучал по нему пальцем.

— Вот оно!

— Ты уверен, что это стоящая идея?— спросил Пис, мучимый мыслью, стоит ли вмешиваться.— Я хочу сказать, вдруг ты посмотришь не на ту часть обложки. Вроде бы как случайно...

— Что за глупое предположение! Я совсем не собираюсь называться в будущем Уор энд Пис*, что я, рехнулся, что ли?

— Но я же сказал "случайно"!

* Уор энд пис /англ./ — Война и мир

— Вообще-то я предрасположен ко всяким случайностям, друг мой, но не до такой же степени!— Норман решительно встал из-за стола, засунул книгу в карман и протянул Пису руку.— С моей стороны было не совсем честно отягощать душу незнакомца своими бедами ... но спасибо за то, что ты оказался таким благодарным слушателем!

— Ладно, чего уж там...— Пис пожал протянутую руку.— Может быть, и ты когда-нибудь сделаешь то же самое для меня.

— Я сильно сомневаюсь в том, что наши дороги когда-нибудь пересекутся...

Норман вышел из бара, и через несколько секунд его размытый силуэт, двигаясь похоронным шагом, вполне соответствующим тяжести несомого груза, мелькнул мимо окна и пропал из вида.

Пис еще некоторое время тупо смотрел на заиндевевшее окно, и внезапно воображение осветило его сценой из другого мира и другого времени. Он прижал ладони к вискам, и в приступе ошеломляющей боли память вернулась к нему, и он познал полную, невыразимую тяжесть своей вины.

Глава 11

Лейтенант Норман Найтингел вел патруль по высокогорному ас-патрианскому лесу, примерно в сотне километров к северу от Точдаун-сити.

Он продвигался вперед осторожно, сняв с предохранителя лучевое ружье, готовый сжечь все, что неожиданно сдвинется с места. Его готовность стрелять происходила из желания остаться в живых самому, помноженному на знание того что в этом лесу людей ему убивать не придется. Найтингелу совсем не по душе было воевать с аспатрианскими колонистами, борющимися за независимость. Стремление к независимости казалось Найтингелу вполне справедливым.

За время своего короткого пребывания на Аспатрии Найтингел успел кое-что узнать о планете, в том числе и то, что местные жители никогда не ходят в горные леса, даже солдаты отказываются выполнять такие приказы. В переплетающихся ветках обитали странные всеядные создания, которых — из-за их схожести с одеялом и характерного повторяющегося рисунка — рядовые окрестили коврами-самолетами. В самом по себе этом названии не было ничего ужасного, но маскировало оно страх и отвращение людей к врагу, который нападал без предупреждения, от которого невозможно было отбиться, и который нес смерть, особенно отвратительную даже по меркам Легиона. Командование

Легиона на Аспатрии приказало каждому, кто увидит, как его товарища жрет ковер-самолет, немедленно пристрелить бедолагу. Те легионеры, которым доводилось совершать такое, сами потом будут брать клятву с товарищей, что те не будут колебаться ни секунды, случись им попасть в лапы чудовища.

Итак, Найтингел осторожно пробирался сквозь пронизанный лучами солнца безмолвный лес и кипел от возмущения. Военная служба не нравилась ему вообще, но особенное негодование вызывал приказ очистить от аспатрианцев лес, в котором их и быть не могло. Вдобавок ко всему сопровождали его два прекрасных солдата — Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл, за чьи жизни он чувствовал себя ответственным. Найтингел считал их друзьями, несмотря на строгие нравы Легиона в том, что касалось взаимоотношений офицеров с рядовыми. В их полку, восемьдесят первом, офицеры не пользовались усилителями команд, что в принципе давало ветеранам возможность всласть поиздеваться над неопытным юным лейтенантом. Но Дрэбл и Мэгилл всегда уважали и поддерживали лейтенанта Найтингела, и теперь он отчаянно волновался, как бы с ними ничего не случилось по его вине.

Они шли в тишине, Найтингел в центре, когда упал ковер-самолет.

Найтингел услышал мягкий удар и приглушенный крик справа от себя. Он быстро повернулся и увидел, как обернутый ужасными яркими складками, на землю падает Мэгилл. Крохотные щупальца уже приникли к его телу, и когда пищеварительные соки начали действовать, легионер забился в судорогах. Пораженный ужасом лейтенант только смотрел, не в силах пошевелиться.

— В сторону, лейтенант!— крикнул слева Дрэбл.— А то я не смогу попасть в него!

Найтингел повернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как второй ковер падает на Дрэбла, уже присевшего и приготовившегося стрелять. Сжавшись в тугой комок, чудовище падало на жертву как камень, и лишь над самой головой Дрэбла развернулось во всю ширь. Дрэбл не закричал, но ярость его схватки с монстром яснее всяких слов молила Найтингела поскорее исполнить его последний и самый дорогой дружеский долг.

Беззвучно шевеля губами, Найтингел попробовал прицелиться. И тут услышал какой-то слабый шум в ветвях прямо над головой.

Он отшвырнул ружье и побежал как человек, за которым гонятся демоны... и бежал так долго, пока не очутился на спасительной опушке...

* * *

Долго глядел Пис в таинственные серые глубины заиндевевшего окна. Он дошел до конца дороги, и дорога кончилась тупиком. Он узнал, КТО он такой, он узнал, ЧТО он такое, и понял, что жить с этим знанием не сможет. Слишком тяжела ноша.

"Мне остается единственное,— решил он,— вступить в Легион. И забыть..."

Физическое его состояние было весьма плачевным, но зазывалы Легиона так стремились пополнить убывающие ряды его должников, что брали любого, если можно было привести его в норму, не укладывая на месяц в хирургическое отделение. По той же самой причине от новобранцев никогда не требовали деталей их прошлой жизни, но Пису вполне определенно было указано, что без псевдонима ему не обойтись. Известность его семьи в Легионе подразумевала, что он не может называться Норманом Найтингелом, а на пути принятия имени "Лев Толстой" стояли неисчислимые трудности.

— Анна Каренина — слишком рискованно,— бормотал он себе в бороду,— я и с мужскими-то именами ухитрился два раза не справиться.

Раздобыв у бармена клочок бумаги,