Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Ира Аллор

Вчера кто-то (я и не счел нужным запомнить кто) подвернулся под горячую руку, сказав какую-то глупость, — я почему-то мгновенно взъярился, глянул в его сторону — так неудачника в другой конец залы отбросило.

Теперь боятся уже откровенно, многие — заискивают. Впрочем, остается еще веселая публика, которую, по тем или иным причинам, уже мало что испугать может. Вот с ними в основном и развлекаюсь.

А так — пусть боятся. Кого не боятся, того втаптывают в грязь, пожирают с редкими аппетитом и небрезгливостью. Пусть. Меньше олухов с глупостями будут соваться. Все друг друга пытаются куда-то спихнуть, толкаются, как блохи на булавочной головке.

Чуть кто-то выделится талантом или красотой — норовят утянуть в общую лужу и там утопить. Чтобы выжить, надо или быть неизмеримо сильней, или — вовсе неприметным, чтобы никто внимания не обратил, не польстился…

Второе, разумеется, не мой случай. Я-то достаточно нагремел. Все время на виду, все время — скользят по мне взгляды, то гладя, то покалывая, то ощупывая… Скользят по моей ледяной броне — кажется, это тот самый стеклянный купол…

Когда я был не на людях, не в центре внимания? Разве в раннем детстве, дома: книги, залы и я… Каким загадочным и ярким все казалось. И — цельным, какой и может быть данность.

А сейчас эта данность препарированная лежит передо мной на блюде и красива красотой препарированного трупа.

Право, что красивей — живое тело с его тайной или — мертвое, лишенное тайн жизни, но уже окутанное тайной потустороннего? А можно ли это совместить?

* * *

Не все постигаемо, некоторые веши пока не поддаются ясному исчислению. Разложение явления на составляющие — разложение — гниение… Почему — знак равенства?

* * *

Заходил Элендил. Заявил в какой-то момент, что я с жиру бешусь, и так мне много дано было, а я вечно большего ищу, над живой своей природой издеваюсь, зельями себя до исступления довел. Я бросил, что зельями больше не увлекаюсь. Он долго вглядывался в меня, потом его взгляд упал на кольцо. Узнав, чей это подарок, стал умолять снять Зигурову поделку. Я, смеясь, напомнил ему о моей избирательной неразборчивости. Он вскоре ушел, заклиная меня быть осторожным. Славный он, жаль, сын на него не очень похож — слишком… «здоровый», что ли?

* * *

Да, еще — уходя, Элендил сообщил мне по секрету, что Верные собираются потихоньку перебираться на материк. Уж слишком тут, в Эленне, жареным начинает пахнуть. Воистину, в том числе в буквальном смысле. Сколько можно быть сырьем и топливом для Храма?

Кстати, звал с ними — если что. Я поблагодарил — право, это все-таки трогательно. Но я хочу досмотреть спектакль до конца.

* * *

Холодно. Снова холодно. Руки все время ледяные, это замечают все, кому выпадает их коснуться. Все вокруг приобрело удивительную четкость очертаний, но цвета несколько поблекли. Словно чуть подкрашенный чертеж…

* * *

Зрение, кажется, исправилось — просто надо было сосредоточиться и поработать над собой. Краски даже слишком яркие, вижу намного больше оттенков, кажется, даже такие, что обычное зрение не улавливает.

Вот в солнечном луче различается еще один красный, рядом с, казалось, крайним красным цветом… Описать трудно, но он есть. Он и в темноте есть…

* * *

Странно: теперь временами пропадает чувствительность — не душевная, разумеется, стоит ли это вообще отмечать…

Занятно то, что — телесная. Вот уж, казалось бы, мечта живущих! Впрочем, и это не без издержек. Схватился недавно по ошибке за горячий светильник и не заметил, пока горелым не запахло. Забавно ладонь дымилась… Боль вернулась, словно спохватившись, позже, но как-то невнятно и отдаленно, смутным отголоском. Может, это вообще — память тела и, не обрати я внимания, вовсе ничего бы не почувствовал?

Да и зажило все на удивление быстро. Даже слишком быстро. Почти на глазах.

Это уже вовсе занятно, тут даже эльфы ни при чем. Что там Зигур говорил о майарских корнях?

Ну право, это уже слишком. Размечтались вы, друг мой Аллор. И вообще смотрите, за что хватаетесь.

Раньше, похоже, смотреть надо было…

* * *

Почему-то неприятно смотреться в зеркало. Что-то неуловимо скользкое и угрожающее мелькает, лицо несколько чужое. Но — все же красивое, хотя… Да, пожалуй, так: не располагающее. И — чужое. Даже в зеркале оно не на месте…

* * *

Все почти вижу насквозь, как стеклянное. И — всех. Раньше это могло показаться безумно интересным, ныне — скучно. Не менее серо и плоско, чем при обычном взгляде. Внутреннее вполне соответствует внешнему, а порой даже примитивней. Все очень легко делится на несколько простейших категорий. Сказал об этом Гортхауэру, тот фыркнул: «А мне-то каково?» А он еще и бессмертный…. Наверное, на иных уровнях восприятия есть еще что-то интересное, надо просто проникнуть еще глубже…

* * *

Дядя рвется в Валинор. Эскадра скоро будет готова, почти все ругают Валар и благоговейно взывают к Мель-кору, словно тот из-за Грани может что-то для них сделать. Воистину, у народа и с воображением, и с образованием крайне плохо. Да если бы Мелькор что-то мог, Гортхауэр бы так не переживал и не злился! Я даже не уверен, питает ли он иллюзию, что хотя бы часть энергии от проливаемой в Храме крови попадает по адресу… не говоря уж о том, какой может быть с того Мелькору прок…

* * *

Кажется, дядя меня слегка побаивается. Следствие одно: если за столько лет не удалось приручить — уничтожить. Что же, пусть попробует.

* * *

Слухи вокруг моей персоны гуще: магия, со всеми ее разновидностями, чернокнижие и проэльфийские взгляды… Все в кучу.

Вот ведь люди, всюду нос сунуть норовят! Приятно, что с Ломизиром мы до сих пор вполне даже дружим. Из того, что к нему стекается, всегда можно выловить что-то интересное. А уж о своей драгоценной личности байку сыскать — и говорить нечего…

Некто заявил, что от картин моих веет жутью. Необъяснимой, но от этого не менее ощутимой. А с какой радости им добрыми быть? Вообще, что это за критерии для искусства — доброе, злое, приятное, жуткое? Есть красивое и уродливое, изысканное и примитивное, оригинальное и банальное, умелое и неумелое, в конце концов! А радовать я никого не стремлюсь.

* * *

Кажется, что все тело — натянутые нити, свитые в кольцо. По ощущению, это — единственно живое, что во мне осталось, остальное — оболочка. Мне кажется, что я рассыплюсь, развеюсь туманом, ежели попробую снять его. Воистину, оно сильнее, чем все зелья вместе взятые. О, подарки, конечно, не отбирают, но…

* * *