Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Дикость итальянского ландшафта и приветливость местных жителей способствовали быстрому росту дезертирства из рядов союзников. Позади продвигавшейся вперед армии оставались те, кто предпочел пуститься в бега, – главным образом это были пехотинцы, понимавшие, как мало у них шансов выжить при столкновении с врагом. По оценкам информированных военачальников, в Италии в 1944–1945 гг. рыскало около 30 000 британских дезертиров – «две полные дивизии» – и еще тысяч десять американцев. Поразительные цифры, им следовало бы уделять большее внимания в описании этого похода, хотя следует отметить, что у официальных историков данные о дезертирах существенно занижены – отчасти потому, что они не принимают во внимание тех, кто по техническим причинам считался не беглецами, а лишь «в самовольной отлучке».

За линией фронта лейтенант Алекс Боулби наткнулся на солдата, который бросил свою часть и угощался ужином в кругу итальянского семейства. Этот солдат преспокойно закончил трапезу, вышел из дома и на глазах у растерянного молодого офицера угнал его джип прежде, чем кто-нибудь сообразил его остановить. Посреди хронических неудобств и ужасов военной кампании Боулби отмечал, что большинство его людей продолжают исполнять свой долг, хотя некоторые уже открыто бунтуют. Одного из них, задумавшего побег, перехватила военная полиция, и когда его уводили, он издевательски кричал товарищам: «Я останусь в живых, а вы все на хрен сгниете!»44

Александер мечтал вновь ввести смертную казнь как единственный способ запугать непокорных, и его мнение вполне разделял командир британской дивизии Билл Пенни: «Расстрелы с первых же дней послужили бы эффективной профилактикой»45. Но столь суровое наказание считалось неприемлемым с политической точки зрения.

И немцы, и союзники распространяли среди населения листовки, наперебой стараясь привлечь итальянцев на свою сторону. Айрис Ориго писала: «Крестьяне читают эти бумажки с напряжением и тревогой о своей собственной судьбе, но, как правило, с полным безразличием к основному вопросу. “Che sara di noi?” (“Что будет с нами?”) – вот что они хотят знать. А еще они мечтают о мире, вернуться к работе на земле, не потерять своих сыновей. Они живут в страхе и неуверенности, не знают, чего ждать от приближения солдат любой стороны – покой те несут им или насилие, освобождение или грабеж»46. 12 июня Ориго в саду своей усадьбы репетировала «Спящую красавицу» с группой детей-беженцев, которые жили у нее, и тут на грузовике явился отряд тяжеловооруженных немцев.

В ужасе Айрис cпросила, что им нужно, и получила неожиданный ответ: «Пожалуйста, попросите детей спеть для нас». Дети спели «Елочку» и «Тихую ночь» (эти немецкие песни они выучили годом ранее), и солдаты прослезились. «Родина! Мы будто вновь перенеслись на родину!» – и они забрались в грузовик и поехали дальше47. Не прошло и двух недель, как в те места явились французские колониальные войска. И Айрис с горечью писала: «Марокканцы довершили то, что начали немцы. Для них мародерство и изнасилование – законное право победителя, и они с неистовством предались и тому, и другому. Пострадали не только девушки и молодые женщины, но и восьмидесятилетние старухи. Так Вал д’Орсия познакомилась с союзниками, которых с таким нетерпением и энтузиазмом ждала»48.

Союзники медленно и с трудом продвигались по полуострову, а с лета 1944 г. войска Александера с обидой заметили, что операции в Средиземноморье и все их жертвы уже не привлекают прежнего внимания на родине. «В солнечной Италии, от фронта подалее, мы пьем вино, нам все равно», – распевали они. В глазах всего мира значение имели только события, происходившие далеко на севере, в Германии и Франции. И тем не менее Итальянский фронт сковывал десятую часть наземных сил Гитлера, которые в противном случае были бы отправлены на Восточный фронт или во Францию. С итальянских авиабаз союзники организовывали мощные эффективные налеты на нефтяные промыслы Германии в Румынии. И едва ли имелись какие-то способы ускорить эту кампанию, избежать ее или прервать. Она не принесла ни славы, ни удовлетворения сражавшимся, а тем более – злосчастным обитателям страны, превратившейся в поле боя.

Итальянская кампания укрепила в Британии решимость наращивать операции в соседней Югославии, на что с неохотой дали согласие и американцы. В течение всей войны Черчилль брал в союзники любой народ, проявлявший готовность к совместной борьбе против Гитлера: это было основополагающим принципом его внешней политики, актуальность которой объяснялась отчаянным положением Британии в 1940–1941 гг. В результате партнерами становились некоторые страны, у которых с демократией было мало или вообще ничего общего. Ярким примером этого была Югославия. Ее доступность из Италии вкупе со стратегическим значением Балкан в целом с 1943 г. превратили эту страну в средоточие многих британских надежд.

Получившая статус государства в 1918 г. во время развала империи Габсбургов, страна была гремучей смесью враждебных друг другу этнических групп и конфликтующих идеологий, которой до 1941 г. диктаторски управлял принц Павел от имени несовершеннолетнего короля Петра. Большинство населения жило в самых примитивных условиях. Вот описание традиционного сельского сообщества, сделанное партизаном-коммунистом: «Многие никогда не были даже в ближайших городах. [Женщины] носили домотканые платья, открытые до пупа так, что их груди вываливались наружу. Они натирали волосы молочным жиром, разделяли их посередине и подвязывали у лба. Словарь их был скудным, не считая всего, что касалось скота и других подобных вещей… Мужчины находились на заметно более высоком уровне, поскольку они кое-что в мире повидали благодаря службе в армии, работе и торговле»49. «Страна была поистине очень дикой, – писал Чарльз Харгривс, который служил там в качестве офицера Управления специальных операций, – дороги практически отсутствовали. Дома были похожи на английские хижины времен Тюдоров, из балок и кирпича, до того убогие, что сразу за порогом было вытоптанное углубление, а пол устлан камышом или папоротником. Люди жили так, как в Англии не жили уже пятьсот лет… Они были очень добрыми, очень хорошими, были готовы отдать тебе все, что угодно. Как-то раз после долгого перехода мы вошли в дом, нас усадили, и две дочери сняли с нас обувь, омыли нам ноги и вытерли их своими волосами. Воистину по-библейски»50.

Все, произошедшее в Югославии в годы войны, объяснялось в подавляющем большинстве случаев этнической или политической междоусобицей. Ни лозунги оси, ни дело антигитлеровской коалиции не вызвали там большого энтузиазма. Злодеяния немцев порождали ненависть, но одновременно достигали своей главной цели – внушить страх. Многие югославы, отчаянно пытавшиеся избежать гнева оккупантов, выступали против насильственных актов сопротивления. Погибло около 1,2 млн человек – примерно столько же, сколько британцев, американцев и французов, вместе взятых, но большинство из них от рук враждебных этнических или политических группировок соотечественников, а не по вине главных воюющих сторон.

Весной 1941 г. Гитлер принудил принца Павла к подписанию Тройственного союза, чтобы получить доступ к югославским полезным ископаемым, а также вырвал согласие на захват Греции. Это вызвало бурную реакцию сербских националистов. 27 мая они организовали путч, чтобы свергнуть регента и установить от имени юного короля Петра правление, враждебное оси. Гитлер, разъяренный «предательством», 6 апреля ответил вторжением в страну. Король и правительство бежали, немцы добились практически бескровной оккупации. Гитлер приступил к расчленению страны. Северная Словения была присоединена к рейху. Хорватия получила независимость, и ее фашистская усташская милиция взяла на себя существенную и кровавую роль в поддержании контроля оси над страной. В мае 1941 г. усташи развязали террор с целью очистить страну от двух миллионов хорватских сербов. Тем временем Далмация и Южная Словения достались Италии. Население Македонии, попавшей в руки Болгарии, подверглось жестокому обращению, и это настроило людей против софийских властей51. Например, в результате полномасштабной этнической чистки к весне 1942 г. в Скопье от довоенного сербского населения в 25 000 человек осталось только 2000. Вся страна была ввергнута в хаос – круговорот репрессий, спорадического сопротивления и борьбы за выживание миллионов несчастных.