Меч и ятаган - Дэвид У. Болл

и есть, и это чуть не свело ее с ума. А теперь Елена боялась, что жажда мести будет только расти, не находя выхода. Но того, что она рассказала Кристиану, было достаточно, чтобы он помрачнел.

– Вы, вероятно, думаете, что же теперь делать, – сказала Елена.

– Да, – отозвался Кристиан.

– Я бы отрезала ему яйца, если бы могла, – откровенно призналась Елена. – Но я знаю, что сказала бы Мария.

– И что?

– Ничего не делать. На самом деле она бы умоляла вас об этом. Когда это произошло в первый раз, она пыталась наказать его. Мы с ней обе пытались. Но они отобрали все, что мы имели, а что им было не нужно, сожгли. Фенсу и Якобуса упекли за решетку, а меня подвесили в сети. А теперь вот Якобус лишился из-за этого жизни. Она бы не хотела, чтобы вы тоже погибли. Если вы решите причинить вред Сальваго, в конечном счете поплатится за это Мария. Они с Сальваго должны сосуществовать в мире на этом острове. Нравится ей это или нет, но другого выхода нет. Ничего не делайте, фра де Врис. Оставьте его в покое. Цена слишком высока.

– Я думал об этом каждый день, – взглянув на нее с признательностью, сказал Кристиан. – И я очень рад, что у нее есть такой друг, как вы. Пожалуйста, передайте ей, что я… – Голос его сорвался.

– Да?

– Ничего. Лучше ничего не говорите.

Елена смотрела ему вслед, и ей хотелось рассказать ему и остальное, но, вспоминая его глаза, она не могла. Это лишь причинило бы ему еще бóльшую боль. По сигналу со сторожевой башни Мария поняла, что галеры ордена возвращаются. Она бежала несколько миль от Мекор-Хаким до пристани Биргу и всего на пару минут опередила прибытие его корабля. Спрятавшись за стеной, она смотрела, как он сходит на пристань. Увидев, что он вернулся невредимым, Мария ушла. Она знала, что Кристиан должен быть верен своим обетам, как и знала, что если приблизится к нему, то подвергнет его смертельной опасности.

Она проплакала всю неделю.

Кристиан работал бок о бок с Бертраном. Спина его блестела от пота под жарким весенним солнцем. Раз за разом он наваливался всем своим весом на кирку. Другие рыцари тоже работали на разных участках массивного сооружения. Разумеется, они были не одни. Каждый раб и узник, каждый паж и повар, каждый матрос и мясник, каждая женщина и каждый ребенок участвовали в укреплении острова.

Всех срочно созвали на работы, масштаб которых нарастал с каждым днем. Весна была началом мореходного сезона. От разведчиков, разбросанных по всему Средиземноморью, особенно из Порты, поступали тревожные отчеты: огромный турецкий флот почти готов. Если в других местах могли быть сомнения по поводу того, куда нападут турки – кто-то говорил, на Сардинию, кто-то предполагал, что на Ла-Голету, испанский форт в Северной Африке, – то здесь никто не сомневался. Все, от великого магистра до простого горожанина, понимали, что османское копье полетит в Мальту.

Положение казалось безнадежным. Столько всего предстояло сделать, столько слабых мест закрыть. Укрепляли и надстраивали стены, добавляли сторожевые башни, с континента заказывали пушки. Углубляли рвы с внутренней стороны Биргу и Сенглеа. Эти два полуострова, выступающие, как пальцы, в Великую гавань, составляли главный оплот острова. Невооруженным глазом было видно, насколько они слабы и открыты. Со всех сторон они были окружены высокими участками земли, откуда вражеская артиллерия могла спокойно вести обстрел. На севере – Шиберрас, на западе – холмы Коррадино, на юге – возвышенности Санта-Маргерита, а на востоке – холм Сальвадор. Каждый военный инженер, изучавший портовую зону после прибытия на Мальту рыцарей, предупреждал об уязвимости этого места.

Однако по политическим и финансовым причинам, а также из-за нехватки времени, орден не стал возводить цитадель и город на Шиберрасе, полуострове на противоположной стороне Великой гавани, защищать который было бы значительно проще. Единственным фортификационным сооружением на Шиберрасе был форт Сант-Эльмо, расположенный на самом мысу. Форт охранял входы в Великую гавань на юге и в порт Марсамшетт на севере. Но и форт Сант-Эльмо не был надежным, поскольку располагался в низком месте.

Без лишних обсуждений было ясно, насколько слабы защитные укрепления Мальты. Пришлось мальтийцам самим взяться за дело и постараться по возможности усилить фортификацию. Вдоль западного побережья полуострова Сенглеа в спешном порядке протянули стену с видом на холмы Коррадино, так что теперь по крайней мере весь Сенглеа был окружен стеной. Были укреплены равелины и малые бастионы фортов Сант-Мишель на Сенглеа и Сант-Эльмо, добавились и другие защитные сооружения. Лишь деревня Бормла осталась без изменений. Она возникла, когда Биргу оказался перенаселен, а теперь предполагалось, что, если придут турки, жители просто покинут деревню.

Ситуация с личным составом была еще более плачевной. Каждую неделю на зов великого магистра прибывали новые рыцари ордена, однако на всем острове их по-прежнему было меньше пятисот. Испанские и итальянские войска, немного греческих и сицилийских, солдаты и рабы с галер, домашняя прислуга рыцарей и около трех тысяч человек мальтийских дружинников. В общей сложности восемь тысяч человек, больше половины из них почти необученных, – вот какие силы должны были противостоять численно в пять раз превосходящей их армии профессионалов. От великого магистра полетели письма всем европейским монархам с мольбами о немедленной помощи. От одних приходили пламенные заверения во всесторонней моральной поддержке, от других – тишина, еще от кого-то – пустые обещания. Лишь на испанцев была некоторая надежда, но и их войска вряд ли могли выдвинуться в ближайшее время.

Бертран проводил вечера, обучая дружинников стрельбе. Но человеку, никогда не державшему в руках аркебузу, надо было показать и как заряжать, и как поджигать, и как давать залп. Звуки выстрелов прорезали весенние сумерки. На каждого обучающегося полагалось три выстрела, не больше, ведь порох ценился на весь золота. После этого они лишь целились в воображаемого противника и делали вид, что стреляют. Каждую ночь Бертран жаловался, называя происходящее трагедией:

– Только хорошо обученные итальянцы стреляют так же плохо, как необученные мальтийцы.

– Не волнуйся, – отвечал ему Кристиан, целыми днями работавший на строительстве фортификационных сооружений. – Целиться им не придется. Турки будут так близко, что смогут пожирать наши выстрелы прямо дулами своих пушек.

– Ну так пусть подходят! – горячился Бертран. – Уж мы угостим их, мало не покажется!

После рабочего дня Кристиан отправлялся в лазарет. Он по-прежнему совершал обходы, хотя критических пациентов уже переправили на Сицилию, чтобы не разбрасываться скудными ресурсами. Лазарет снабдили дополнительными койками, а внутренний двор освободили на случай большого потока раненых и убитых. Наученный опытом Меца, Кристиан заранее заказал все, что только возможно: лекарства и мази, бинты и лангеты, хирургические инструменты и антисептические растворы. Имелись у него и прижигающие средства, и кетгут для швов. Все это хранилось в ящиках в подземных комнатах.

После решения подобных хозяйственных дел и обхода, когда каждая клеточка его тела жаждала сна, Кристиан доползал до кровати, зная, что не сможет уснуть еще долгие часы. А утром он вернется к строительству бастионов, снова будет копать, борясь со временем.

Когда он наполнил очередную плетеную корзину, с береговой башни раздался сигнал. Было замечено около тридцати испанских галер. По острову быстро поползли слухи: король Филипп прислал наконец долгожданное подкрепление.

Радость длилась недолго. Вице-король Сицилии подплыл на лодке, чтобы встретиться с ла Валеттом. Известие, которое он сообщил, обсуждали потом всю ночь в каждом оберже. Оно побудило Кристиана к тому, от чего он воздерживался целых три года.

Он отправился искать Марию.

Моисей вприпрыжку бежал по тоннелю. Ему уже исполнилось пять лет. Худенький и загорелый, такой же упрямый и ершистый, как и кусты терновника, в которых он играл. Густая копна рыжих волос, а глаза – копия материнских. Длинные загнутые ресницы, звонкий заразительный смех.

– Воды, мама! – позвал он.

Елена отложила работу и потянулась за бурдюком. Обмыв свое лицо, она посадила Моисея к себе на колени. Сделав глоток, Елена передала бурдюк Марии. Позади нее, в давящей темноте, послышалось кряхтение Фенсу, откалывающего куски известняка.

Они рыли новый