Дело принципа - Денис Викторович Драгунский

— Если вы настаиваете, — сказал Фишер, — я в ближайшие дни подниму все документы и представлю вам подробнейшее досье. А пока пусть это будет сон.

— А потом окажется, что досье выкрали у вас из конторы. Так? — сказала я.

— Все может быть, — сказал Фишер. — Может быть, пока мы с вами пьем кофе и рассуждаем черт знает о чем, в это время моя контора, к примеру, горит. Потому что я сомневаюсь, что кому-то понадобится выкрадывать именно эти документы.

— А Ковальскому? — спросила я.

— Зачем? — пожал плечами Фишер. — Фокус не удался. Забудем.

— Ага! — сказала я. — Значит, фокус?

— Да, — сказал Фишер. — Именно фокус. Кому-то из ваших дальних родственников до смерти захотелось вернуться в родовое имение.

— Невнятно, — сказала я. — Ну, впрочем, хватит. Вы уже признались, что это была какая-то афера. И вообще, какая глупость в наше время покупать землю, да и еще в таком опасном месте.

— Опасном? — поднял брови Фишер.

— Да-да, в бессмысленно опасном, — подтвердила я. — Артиллерийские повозки будут месить осенние дороги в этом райском уголке. Горы солдатских трупов будут валяться в перелесках. Убитые лошади со вздувшимися животами будут плавать в очаровательных речушках и прудах нашего имения. И не только нашего, я полагаю. Это случится довольно скоро. Когда деревья покроются золотом и багрянцем… Потому что карнавал закрывается, как вы сами выразились. Такой большой карнавал всегда закрывается шумно.

— Нет! — сказал Фишер. — Нет, нет и еще раз нет.

— Вы думаете, что ваше «нет» чему-то поможет? — спросила я. — Что вы своим «нет, нет, нет» сумеете заклясть беду? Вы милый человек, даже умный, но смешной. Все. Я получила ответ на свой вопрос. Теперь просьба: помните, совсем недавно я обращалась к вам с весьма экстравагантной и, как вам показалось, глупой просьбой, с безнравственной просьбой — я просила вас сделать меня мужчиной. В юридическом смысле, разумеется! — рассмеялась я. — Помните?

Фишер наморщил лоб, пожал плечами и помотал головой.

— Сменить все свидетельства и метрики, выписать мне заграничный паспорт на мужское имя, ну неужели вы не помните? Даже странно!

— Не помню, — сказал Фишер. — Это вам точно приснилось.

— Неважно. Но вы поняли, что мне надо? Сделаете?

— Нет, — сказал Фишер. — Я против таких фокусов.

— Жаль.

Я помолчала недолго, а потом нагнулась к нему через столик.

— Фишер, — негромко сказала я. — А вот это вы точно помните. Вы просили меня, — тут я снова сделала паузу, потому что как раз в эту секунду мимо нашего столика шел официант, — вы просили меня остановить одного человека. А если уж совсем просто — вы просили меня убить этого итальянца, этого князя, уж не знаю, князь он или нет, итальянец он или нет… Этого молодого синьора Габриэля, якобы усыновленного моей, судя по всему, совсем безумной мамочкой. Вам не разнадобилось?

— Нет, — сказал Фишер, пристально глядя на меня. — Отнюдь не разнадобилось. Наоборот, надобность все возрастает.

— Отлично, — кивнула я. — Наверное, я смогла бы. Поверьте мне, я сумею. Более того, я умею.

— Догадываюсь, — мрачно сказал Фишер.

— Она вам нравилась? — спросила я, улыбаясь. — Она была такая красивая. Особенно голая. Какая талия! А какие грудки! Боже милосердный, как она была прекрасна!

— Вы забываете, — сказал Фишер, — что я люблю вас и только вас. Хотя, объективно, да, она была весьма мила.

— Прекрасно, Фишер! Прекрасно! — сказала я. Он держал мою руку у своих губ. Я пальцами схватила его за нос и небольно подергала его вправо-влево. — Странные вы люди, мужчины. Пропускаете настоящих красавиц и влюбляетесь в жутких каракатиц.

— Так ты согласна? — спросил Фишер.

— Отдаться вам? — спросила я. — Да хоть сию минуту.

— Благодарю! Нет, я про другое. Ты согласна остановить князя?

— Это будет темой моего заявления, — сказала я. — Я еще не окончила свою просьбу.

— Я весь внимание! — сказал наконец Фишер.

Он и в прошлые разы сказал бы эту вежливую фразу, да я не давала ему рта раскрыть.

— Итак, повторяю, только что я обратилась к вам с дурацкой просьбой о подмене документов. Просьба действительно дурацкая. Умножение сущностей. Или, как говорят в народе, чесать правую ноздрю через левое ухо. Надо проще. Девица Мюллер сейчас живет в нашей квартире. Она приехала ко мне на день рождения. Кстати, повторяю: буду рада видеть вас на этом скромном семейном празднике. Просьба: повстречайтесь с ней и объясните ей как угодно, что она должна остаться со мной. Но не как служанка, боже упаси, а как… Ну вы сами понимаете. Объясните ей, что я на самом деле мальчик, которого одевали как девочку. Так, что никто из слуг об этом не мог догадаться. Тайну знала только гувернантка, но ее теперь нет среди нас.

— Хм, — сказал Фишер.

— Ну, или придумайте что-нибудь еще. А если хотите, скажите правду. Это лучше всего. Что графиня цу Вольфендорф таким образом делит жизнь и судьбу с художницей Франсуазой Лагранж. Ну и наскребите что-нибудь еще из светской хроники.

— Это разврат! — возразил Фишер.

— Адвокат, аферист, полицейский агент, офицер контрразведки, организатор тайных убийств говорит мне о нравственности. Мне даже не смешно.

— Страшная штука любовь, — сказал Фишер.

— Верно, — согласилась я.

— Нет! — вскричал Фишер. — Нет! — закричал он так громко, что официант, стоявший у стойки, поднял голову на нас. — Вы не знаете, как страшна любовь! Ибо я готов выполнить вашу ужасную просьбу, лишающую меня всяких надежд, выполнить вашу просьбу во имя моей любви к вам.

— Но если вы меня так страшно любите, Фишер, — сказала я, — почему вы не сделали меня своей, когда на улице Гайдна я голая стояла перед вами в темной комнате, освещенная свечкой? Почему вы не залезли ко мне под одеяло, когда проходили мимо меня из сортира в свою комнату, и я остановила вас? Я ведь, в сущности, позвала вас!

— Я оробел, — сказал Фишер и захлопал ресницами.

У него были длинные ресницы, настоящие еврейские.

— А сейчас? — спросила я. — Я только что сказала, что готова отдаться вам сию же секунду. Почему вы не схватили меня за руку и не потащили в гостиницу? Вот в эту, — я показала рукой в окно и направо, — которая напротив нашего дома? Отель «Альдемарески»! Какое неописуемое блаженство! Какая утонченная месть! В окне напротив живет этот негодяй Тальницки, который только что унижал вас. Предлагал вам напоследок угоститься дорогим коньяком, изругав и обозвав мошенником! А вы теперь, поглядывая с дивана в окно, глядя на окна его квартиры, может быть, даже видя контур его фигуры, как он стоит, опершись рукой на подоконник, ничего не подозревая, стоит и глупо курит… — Я даже увлеклась этой воображаемой