Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее - Борис Альтшулер

Более того: в то время как в СССР принимались законы о предпринимательской деятельности, в Уголовном кодексе – аж до 1993 г. – сохранялись статьи, предусматривавшие наказание за предпринимательство! О них что, забыли? Ни в коем случае. Они использовались для того, чтобы бизнесом могли заниматься только свои люди. Для них – новые законы об экономической деятельности, а для чужих – карательные статьи УК (невольно вспоминается фраза генералиссимуса Ф. Франко: «Своим – все, остальным – закон!»).

Поскольку во время перестройки возникли легальные каналы конвертации рублей в валюту и вывоза валюты за рубеж, деньги стали огромными массами уходить из страны. Их недостачу компенсировали непрерывной работой печатного станка. На этом фоне возник хоть и нелегальный, но огромный черный рынок валюты, и курс рубля стремительно покатился вниз. Если в 1986 г. на черном валютном рынке, тогда еще очень узком, за доллар давали два-три рубля, то летом 1990 г. – уже восемь, через год – тридцать, а в дни, когда Советского Союза не стало, – в декабре 1991 г. – доллар достиг психологического барьера в 100 рублей.

Покупательная способность рубля обнулилась, товарный дефицит стал тотальным, а черный рынок – практически легальным. Карточки, стыдливо называвшиеся талонами, распространились на всю страну, но уже к осени 1990 г. отоварить их было почти невозможно. Во многих районах столицы (что уж говорить о провинции!) в продуктовых магазинах можно было купить только хлеб, картошку и консервы, да и то отстояв очередь. В Кузбассе в 1989 г. исчезли из продажи чай и мыло – и шахтеры забастовали, причем не только в Кемеровской области, а по всей стране (об этих знаменитых шахтерских забастовках лета 1989 г. потом, в 1990-е, забыли, а зря!). В Москве в августе 1990 г. напрочь исчезли табачные изделия, москвичи собирали окурки и, как в гражданскую войну, крутили самокрутки – дело кончилось «табачными бунтами».

Конечно, все это были еще цветочки в сравнении с тем расхищением национальных богатств, которое произошло в 1990-е гг. Но цветочки достаточно болезненные. И главная проблема была в том, что в эту вакханалию коррупционного рынка оказались вовлечены правоохранительные органы, призванные по долгу службы с этим воровством бороться, начиная с КГБ СССР. О милиции, прокурорах и судьях и говорить не приходится. Открылось золотое дно – и как тут устоишь. («”Бранзулетка! Бранзулетка!” – закричали румынские пограничники, увидев Остапа Бендера, увешенного драгоценностями».)

Массовое расхищение средств оформлялось по-разному. Например, большую известность получило прогремевшее в 1990 г. дело кооператива АНТ, созданного 500 крупными предприятиями машиностроения при поддержке КГБ СССР и Министерства обороны. Его директором стал бывший сержант (!!!) Девятого управления КГБ СССР. Попался кооператив на попытке под видом тягачей экспортировать танки, но дело замяли, так как в число учредителей АНТа входили Председатель Совета Министров СССР Н. И. Рыжков и министр финансов СССР В. С. Павлов.

Бессилие Горбачева, неспособность навести в стране порядок были очевидны. Более того, в условиях указанного тотального дефицита всего самого необходимого руководство страны пыталось решать бюджетные проблемы за счет населения: принудительное изъятие из обращения в кратчайшие сроки 50– и 100-рублевых купюр образца 1961 г. (Указ Горбачева от 22 января 1991 г.), троекратное повышение цен (денежная реформа апреля 1991 г.).

Чиновники и преступники от реформы не пострадали, так как они знали об этой реформе заранее. А сколько пострадало тех, кто копил деньги на машину, мебель, одежду, наконец, на похороны! Сколько пенсионеров умерло в очередях, пытаясь получить свои кровные, тоже неизвестно.

Следует, однако, заметить, что названные перестроечные экономические свободы, разрушительные по указанным причинам для государственного сектора экономики, одновременно открыли возможности для развития малого и среднего бизнеса (то, что метафорически называется «ленинский НЭП»). И это давало надежду. К сожалению, все эти надежды были перечеркнуты в 1992 г. так называемыми гайдаровскими реформами, отдавшими практически всю экономику страны в руки тех или иных монополистов («красных директоров» и выскочек-олигархов) и одновременно уничтожившими зачатки свободной рыночной конкуренции, а заодно и «горбачевский» малый бизнес. Об убивающем экономику монополизме – от 1990-х до сегодняшнего дня – см. ниже в пункте эпилога «Сахаров и наше непростое сегодня…».

Что делал Сахаров в этой ситуации. «Народ оказался живым. Не дай Бог обмануть эти надежды». Актуальные на сегодня экономические пункты предвыборной программы Сахарова. «В Академии или нигде!»

БА:

К началу 1989 г. все эти экономические и политические проблемы перестройки были налицо. Добро на перестройку Горбачев получил у партии на Пленуме ЦК КПСС 25 апреля 1985 г., у КГБ СССР и, возможно, у армии. Все допущенные к более-менее реалистической информации понимали, что страна в глубоком кризисе и нужны кардинальные реформы.

Но если так, то установкой на постепенную отмену диктата КПСС Горбачев рубил сук, на котором сидел. А бесконтрольные «рыночные свободы» для любого начальства разрушали экономику и сделали неработоспособной всю правоохранительную систему СССР.

Сахаров понимал, насколько опасна эта ситуация безвластия, понимал, что все прежние структуры власти СССР проблему наведения в стране порядка не решат, что нужны новые политические силы. Судя по всему, и Горбачев это хорошо понимал – отсюда инициированная им и его соратниками XIX партконференция июля 1988 г., провозгласившая и «полновластие советов народных депутатов», и совсем новый высший орган власти – Съезд народных депутатов СССР. Надо было лишь быстро довести это до ума – чтобы заработало. И Сахаров наверняка добился бы этого, если бы ему не помешали две вещи: 1) какая-то патологическая нерешительность Горбачева и 2) безвременная кончина 14 декабря 1989 г.

Впрочем, «патологическая нерешительность» – это, возможно, внешне так казалось. Михаил Сергеевич Горбачев не раз доказал свою способность к решительным и неординарным действиям. А его «нерешительность», «торможение» в какие-то ключевые моменты перестройки могли быть обусловлены объективными непреодолимыми трудностями, известными только ему и ближайшему окружению: А. Н. Яковлеву, А. И. Лукьянову… Например, постоянно нависавшей угрозой антипе-рестроечного военного переворота. Ниже мы увидим, что военно-политическое руководство армии всегда оставалось противником перестройки. И, конечно, смертно ненавидело Сахарова.

Сахаров:

«Теперь я, кажется, выхожу на финишную прямую этой главы и воспоминаний в целом – к выборам на Съезд народных депутатов и к самому Съезду. Сначала – летом и осенью 1988 года – я отказался от предложений стать кандидатом на выборы в Верховный Совет (это было еще до принятия поправок к Конституции). Потом, в январе, когда в очень многих институтах моя кандидатура была выдвинута на Съезд, причем часто с наибольшим числом голосов, я решил, что не могу отказываться. Возможно – я этого не помню – я согласился даже несколько раньше. Не помню же я потому, что в то время я был уверен, что выдвижением моей кандидатуры все и ограничится и я не буду допущен не только на Съезд, но к выборам. В последнем я как в воду глядел, но всего хода событий предугадать не мог. В моем согласии стать кандидатом присутствовала также мысль, что участие в Съезде может оказаться реально важным для поддержки прогрессивных начинаний.