Последние из Валуа - Анри де Кок

Но будем, по возможности, кратки.

Этот день 13-го числа, часы которого тянулись для Тофаны ужасно медленно, все-таки закончился. Наступила ночь. После ужина, на который Великая Отравительница, вследствие все и более и более удовлетворительного состояния ее ног, спускалась в большую гостиную, как обычно, ровно в десять каждый из обитателей Лесного домика удалился в свою комнату. Каждый, за исключением Альбера, который, как и накануне, отправился спать в ригу, на свое соломенное ложе.

И, опять же, как обычно, перед тем как лечь в постель, Бланш какое-то время болтала со своей любимицей, Луизон. В половине одиннадцатого Луизон ретировалась. Молодая графиня легла. Помолилась, затушила свечу, сложила руки на целомудренной груди и закрыла глаза.

Она уже начинала засыпать, убаюкиваемая, как и накануне, самыми приятными надеждами, когда вдруг ощутила нечто странное… Это была не боль, но ослабление всего ее физического естества. Ей показалось, что душа ее, отделившись от тела, витает среди туч…

Туч с опьяняющим ароматом. Она хотела распрямиться в кровати. Невозможно! Ее члены остались неподвижными. Она хотела оглядеться, но отяжелевшие веки отказывались открываться. Она хотела позвать… Но голос не смог выйти из горла. Губы, словно окаменелые, не двигались.

Тем не менее, если она и не могла видеть, двигаться и говорить, слуха она все же не лишилась. Она слышала, как рядом с ней говорят… говорят на незнакомом ей наречии… Два мужских голоса… Один женский. Ах!.. Женский голос принадлежал госпоже Терезе, богомолке!

Вдруг эффект полета усилился. Она находилась уже не в кровати, а в пространстве… Свежий ночной воздух трепал ее густую шевелюру, ласкал непокрытые округлые плечи и голые ступни.

«Это все сон! – подумала она. – Мне все это снится!» И, не в силах ни осознать происходящее, ни как-то противостоять ему, она потеряла сознание.

Это, однако, был не сон: приведенная в оцепенение испарениями некого токсического аромата, Бланш действительно была похищена прямо из кровати. Похищена цыганами, которым Великая Отравительница облегчила доступ в комнату девушки, оставив открытым окно. Тем же путем, после жертвы, цыгане вытащили из дома и Тофану.

Их было шестеро, во главе с Перюмалем, сформировавших живую лестницу, которая начиналась у земли, а заканчивалась у окна Бланш. Все шестеро, перенеся свою двойную ношу на своеобразные носилки из листьев, которые они закинули себе на плечи, быстрым и легким шагом отправились в путь. Они походили на кучку джиннов, уносящих добычу.

Операция по похищению стартовала ровно в одиннадцать. К полуночи цыгане уже вернулись в свой лагерь, переместившийся утром в Грот Фей, расположенный в паре льё от деревушки Ла Мюр. То была огромная пещера в стиле Нотр-Дам-де-ла-Бальм, что и сегодня существует на берегах Роны, неподалеку от Тур-дю-Пен.

На следующий день во время поисков Филипп де Гастин заходил в эту пещеру вместе с друзьями и солдатами, но хотя он и бывал в ней часто в детстве, всех ее лабиринтов он все же не знал.

Супруг Бланш и его спутники прошли совсем рядом с тем местом, где держали несчастную девушку. Они кричали, звали, но никто им не ответил.

Грот Фей в действительности состоял из десятка гротов, или залов, соединенных между собой коридорами.

В одном из самых отдаленных из них, и самых просторных, цыгане сейчас и устроились. Этот зал, длиной примерно в пятьсот футов и соразмерной высоты, получал свет, или скорее воздух – так как столь глубоко лучи света почти не проникают, – через естественное отверстие между двумя крутыми скалами, которые в этих краях называли Зубами Гаргантюа.

Так как лагерь в этом месте мог быть только временным, цыгане установили только один шатер – Воеводы и Матери.

В этот-то шатер Бланш и доставили. Именно в нем, около трех часов утра, она вышла из летаргического сна, в который ее погрузило мерзкое искусство Тофаны. Она лежала на ложе из шкур диких животных.

Дабы защитить ее от холода, на ее красивое тело, укрытое лишь ночной пижамой, набросили широкое шерстяное одеяло.

Первой фигурой, которую она, проснувшись, заметила при красноватом свете факела, была фигура Малики, сидевшей на табурете прямо перед ней. И машинально она снова закрыла глаза при виде этой уродливой старухи, которую приняла за одного из тех зловещих призраков, что снятся в самых жутких кошмарах.

Но знакомый голос произнес такие слова:

– Полноте, дорогое дитя, хватит уже спать в столь праздничный день… Просыпайтесь, просыпайтесь, спящая красавица, нужно еще приготовиться к тому блаженству, которое вас ожидает!

Это был голос госпожи Терезы, сидевшей, как и Малика, перед девушкой.

На сей раз последняя распрямилась на своем ложе и, протянув руки к богомолке, воскликнула:

– Вы!.. О!.. Сейчас вы мне скажете…

– Все! – прервала ее Великая Отравительница, рассмеявшись. – О! Не бойтесь, я ничего не стану от вас скрывать.

Бланш прошлась взглядом, скорее удивленным, нежели испуганным, вокруг себя.

– Но где я? – спросила она.

– В Гроте Фей! Самое подходящее место для вас, дорогая, вас, которую в Ла Мюре называют Феей, не так ли? Что ж, если вы действительно знакомы с этими эфирными существами, поспешите позвать их на вашу свадьбу… Да такую, каких еще не видели эти края!.. Ха-ха!..

Бланш слушала Тофану, ее не понимая. Что, впрочем, и не удивительно. И, слушая презренную насмешницу, она продолжала разглядывать поочередно, в удивлении, к которому уже начал примешиваться страх, и Мать, неподвижно, словно статуя – статуя Преступлению, низменному, гнусному Преступлению, – сидящую рядом, и окружающие предметы, и саму себя; себя, в этой странной, невозможной обстановке, себя, полуголую, лежащую, между этими двумя женщинами, в этом шатре, на этом грязном ложе.

Тофана наслаждалась этим изумлением и этим ужасом, ее искрившиеся глаза следили за растерянными глазами девушки.

Но ей не терпелось напугать Бланш еще больше!

– Графиня Бланш де Гастин, – произнесла она резким тоном, – вы спрашивали, почему вы здесь, так выслушайте меня!

Бланш вздрогнула, услышав собственное имя… Что-то щелкнуло в ее мозгу. Она вдруг поняла, что угодила в ужасную ловушку, что над ее головой нависла страшная опасность.

Тем не менее, вместо того чтобы задрожать под этим внезапным открытием, она, напротив, ощутила прилив твердости и решимости.

Так как даже теперь, когда она уже видела открывающуюся перед ней пропасть, некий внутренний голос шептал:

«Ты чиста и добра, ты любима Богом! Бог тебя не оставит!»

– Я слушаю вас, мадам, – ответила она, переводя взгляд на Тофану.

– Прежде всего, – проговорила последняя, – я не та, за кого вы меня принимаете. Я отнюдь не несчастная богомолка, идущая в Вечный город в поисках искупления. Меня зовут Елена Тофана. Елена Тофана, Великая Отравительница. Я – та итальянка, которую ваш отец, барон де Ла Мюр, так ненавидел и проклинал за то, что тринадцать лет тому назад она убила одного из лучших его друзей, шевалье Конрада де Верля. Графиня Бланш де Ла Мюр, вы помните ту иностранку, ту путешественницу, которая присутствовала 17 мая в замке Ла Мюр, на вашем свадебном ужине?.. Графиня Гвидичелли?.. Так вот: графиня Гвидичелли – это я… Я, Елена Тофана, которая направлялась в то время в Париж, куда ее вызвала Екатерина Медичи. Однако, если два месяца тому назад я была молода и красива, почему сейчас я стара и уродлива? Столь стара и уродлива, что вы меня даже не признали!.. Почему, проникнув под вымышленным именем и внешностью несчастной богомолки в тот дом, где вы прятались, я вас оттуда похитила? Только потому, что я хочу отомстить. Отомстить кому, вы спросите? И я отвечу: графу Филиппу де Гастину, вашему супругу. Отомстить как? Умертвив вас, вас, которую Филипп де Гастин обожает, вас, которую в данный момент он, должно быть, ищет повсюду со слезами на глазах, уже узнав от своего оруженосца Тартаро, что вы живы! Умертвив вас… о! Но умертвив с самыми изощренными пытками и страданиями, которые только может представить себе такая девственная, целомудренная женщина, как вы! Мне вас жаль, так как, лично к вам, я не имею никакой ненависти; но та пытка, которую я вам уготовила, моя прекрасная графиня, поистине ужасна! И в этом виноват ваш муж – не следовало ему становиться другом маркиза Альбрицци, моего врага. Маркиз Альбрицци убил моих детей, моих сыновей – все, что я любила в этом мире! Я не могу поразить маркиза Альбрицци, поэтому я намерена поразить Филиппа де Гастина, и я ударю по самому больному его месту – в ваше сердце, в вашу честь, в вашу жизнь!..