Индиговый ученик. Книга 2 - Вера Петрук

– Не верю, – сказала Фадуна, заплывая к нему под лодку. – Мой Арлинг сильный. Он не может устать. Ведь я рядом.

Она считала его сильным. Смешная. Разве мог быть сильным отравленный, уставший слепой, который мечтал только о том, чтобы она позвала его к себе?

– Сильный, – повторила Магда, касаясь губами его щеки.

Когда Регарди пришел в себя в комнате под ареной, то испытал почти разочарование. Отчаянно хотелось обратно в воду. К Магде.

– Я победил? – спросил он Азатхана, неподвижно стоявшего за решеткой.

– Нет.

– Умер?

– Пока нет.

Жаль. Это облегчило бы ситуацию.

– Я выхожу из игры.

– Мы оба знаем, что это невозможно.

Арлинг замолчал, с удивлением прислушиваясь к пустоте внутри себя. Встреча с Магдой была галлюцинацией, миражом, плодом воображения больного, отравленного ядом разума, но она что-то в нем изменила. Разница, возникшая между Арлингом-до-водной-ловушки и Арлингом-после, была едва ощутимой, но, тем не менее, мешала выйти на арену, как прежде. Легкость, спокойствие и уверенность канули в небытие, уступив место тревоге и сомнениям. Бои Салаграна длились так долго, что он начал забывать, зачем согласился на них. Причина, которая раньше была очевидной, стала струйкой дыма, исчезавшей на ветру с каждой секундой. Что двигало им? Обида на учителя? Месть Сохо? Желание познать смерть? Испытать чувство страха? Встретить мастеров настоящего солукрая? Познать тайны серкетов и найти, в очередной раз, свое место в жизни?

Чтобы получить ответы, совсем не требовалось разрушать мост, который они построили вместе с иманом.

Пусть Беркут и стал избранным, но ведь именно Арлинг жил в Доме Солнца, куда не входили даже слуги; именно он сопровождал Тигра на встречах Белой Мельницы, о существовании которой большинство учеников только догадывалось; именно его, Арлинга, иман научил тому, что позволило ему выжить в первых двух кругах и продолжал помогать в третьем.

Ни один ученик не получал большего внимания и заботы мистика, чем слепой драган из Согдарии. Иман безмерно любил единственного сына Сохо, с которым виделся раз в год, а то и реже, тогда как с чужестранцем Арлингом проводил все свое время. Да, Регарди был его экспериментом, но он был удачным экспериментом. Глупая сцена в саду, когда учитель заставил его исполнять гарусту на потеху купцам, был вызвана не желанием унизить своего ученика, а необходимостью отвлечь от него внимание тех, кто мог, заинтересовавшись, протянуть ниточки в Согдарию, разрушив то, чем иман дорожил не меньше самого Арлинга. Учитель также не хотел, чтобы прошлое Регарди нашло их. И пусть зрение к Арлингу не вернулось, обретенное видение мира было куда ценнее глаз, которые, будучи зрячими, не видели ничего. Регарди было не за что обижаться на имана. Только на самого себя.

Месть Сохо тоже не стоила того, чтобы предавать учителя. Когда-то он отказался от мести людям, которые лишили его с трудом обретенного смысла. Разве можно было теперь мстить человеку за оскорбления, нанесенные словом?

Соглашаясь на игры, Арлинг надеялся ощутить истинный вкус смерти, раскрыть ее тайну, освободиться от безразличия, которым заразился, выполняя поручения имана. Сегодня он убил много людей. Смерть была везде. Она словно растворилась в воздухе, впитавшись в арену, зрителей, ночь, в него самого. Она была разной – горячей, острой, ледяной, медленной, тошнотворной, мгновенной и унизительной. Она была какой угодно, только не прекрасной. И смысла в ней не было. Как не было смысла в убийствах, совершенных им сегодня ради сомнительной цели. Он не приблизился к познанию смерти, не постиг ее тайны, не разгадал загадки. Интерес, который манил его столько лет, вдруг иссяк, словно истощившийся родник. Смерть являлась той частью мира, которую живым было постичь не под силу. Они могли покорно принимать ее, с ненавистью сражаться или с нетерпением ждать неизбежного конца, но Арлинг предпочитал нехоженые тропы. Мысль о смерти слишком долго владела его разумом, заставив позабыть о том, что он был еще жив. Ему не нужны были новые вопросы, потому что ответов, которые он получил, было достаточно. Оставалось лишь понять их смысл.

Мастеров солукрая, о которых так много говорил Сейфуллах, Арлинг тоже не встретил. Его противники были опытными бойцами, но никто из них не владел солукраем. Иначе до третьего круга он бы не добрался.

Новая мысль была свежей, как утренний бриз, напоенный ароматами ночной росы и прохладным туманом. Ему не нужна была победа. Древние знания серкетов, которые должны были открыться победителю, внезапно потеряли значение. Зато ясно стало другое. Погнавшись за новым смыслом, он, кажется, потерял обретенный ранее. Заблудился в бескрайних песках, упустив тропу, которую они с иманом с таким трудом нашли много лет назад. И хотя на этой тропе случалось всякое, сходить с нее ему еще не приходилось. До этого дня.

Бои Салаграна оказались пустышкой, медяком, покрытым сверху золотой краской. Приняв ее свет за сияние солнца, Арлинг думал, что прозрел, но снова ошибся. И хотя в его жизни было много ошибок, таких, как эта, не случалось. Самое страшное – он не знал, как ее исправить.

– Разве? – ехидно спросил кто-то, однако Азатхану голос не принадлежал. Полукровка шептался о чем-то с подошедшим серкетом, но Арлингу было некогда их слушать.

– Перестань жалеть себя, – рявкнул голос, и на этот раз Регарди определил его источник. Схватившись за плечо, где была изображена змея на рафии, он ощутил едва заметное движение под кожей. Сомнений не было. С ним разговаривало его собственное тело, а вернее, рисунок кучеярского мастера. Змея на пальме ожила, а в местах, где шипы рафии впились в ее шкуру, выступила кровь. Он был уверен, что красные капли жидкости, стекавшие по его плечу, ему не принадлежали.

Таких сильных галлюцинаций Регарди еще не испытывал. Подскочив, он принялся ожесточенно тереть плечо, но змея спряталась за ствол пальмы, вызвав болезненные ощущения по всему телу.

– Не трогай меня, – огрызнулась она. – Лучше подумай о том, что ты сейчас делаешь.

– А что я делаю? – возмутился Арлинг, не понимая, что ввязывается в опасный диалог с самим собой.

– Пытаешься усидеть на двух стульях, идиот, – прошипела змея. – Ты слишком дорого оценил свою единственную и неповторимую жизнь. Гордишься, что дошел до Лала? Преуспеть среди неравных несложно. Гораздо труднее смыть с себя грязь и найти дорогу назад.

– Я честно сражался. И это было нелегко.

– Истинная победа – не в победе над противником, а в победе над самим собой. Кажется, ты забыл остановиться.

Змея зашевелилась и, отделившись от плеча, повисла перед его лицом, пробуя на язык воздух. Арлинг поморщился и отвернулся. Тварь была права, но легче от этого не стало.

– Что мне делать? – спросил он, чувствуя, что нужная мысль кружила неподалеку.

– Уходить, – подсказала змея, заползая обратно под кожу. – Не будь глупцом. Ты получил то, зачем приходил. Настоящее знание – это ошибки и сомнения. Пора возвращаться.