Дороги Сонхи - Антон Орлов

свою праведную борьбу с развратом! Но я продолжаю свою борьбу, никому я спуску не дам, и ежели где мерзопакость замечу, от меня пощады не жди! – тут он расхохотался, как сумасшедший, а потом послышалось утробное хлюпанье, словно остатки воды уходят в слив ванны.

Хантре оглянулся: Шаклемонг втягивал в себя желе, заполнявшее коридор – ту субстанцию, которая воспринималась, как желе, хотя была чем-то другим. В черном провале его рта, разинутого в пол лица, пузырилось и хлюпало.

«Смогу я этого гада вырубить? Чтоб отвязался…»

Уловив его намерение, упырь проворно попятился к стенке и слился с ней: остался отпечаток силуэта, в следующее мгновение разорванный двумя высунувшимися рожами – одна в области живота, другая почти на уровне пола.

Преодолев внутреннее сопротивление, Хантре медленно протянул призрачную руку к стене. Не то чтобы ему хотелось дотрагиваться до этой склизкой массы, но надо кое-что проверить. Так и есть, стена избегает прямого контакта: в ней появилась выемка, а потом и достаточно большая впадина, ее форма менялась, не допуская соприкосновения.

Через некоторое время желе впереди пошло рябью. Цветной рябью – или, скорее, с намеком на цвет. Нет здесь ничего по-настоящему цветного.

Рябь понемногу складывалась в картинку: небольшая комната загромождена старой мебелью, шкатулки, салфетки, безделушки, склянки, а посередине в кресле кто-то сидит. Изображение плоское, как на пыльной просвечивающей тряпке, но он понял, что можно и нужно переместиться вглубь. Так и сделал.

Перед ним старуха, грузная, неопрятная, с угрюмым оплывшим лицом. Всю жизнь поедом ела и близких, и первых встречных – всякого, кто подвернется, тянула из них жизненную силу, вот и очутилась во чреве у Вуагобу. И уже здесь пожалела, что выбрала такую дорожку. Порой ей что-нибудь вспоминалось, словно росток пробивался сквозь груду мусора, и она думала о том, что надо было с тем или с этой вести себя иначе, они ведь к ней по-хорошему относились, эх, да теперь уже былого не воротишь.

– Ты кто? – прошамкала она, вперив в гостя тусклый взгляд.

Хантре отметил, что выглядит она получше, чем рожи в коридоре: ее тут не полностью переварило. Не удивительно, раз в ней проснулось что-то, при жизни дремавшее в самом дальнем уголке души, и она до сих пор сопротивляется. Только не хватит у нее сил, чтобы самостоятельно отсюда выбраться.

– Я тебя отсюда выведу. Дай руку, и пойдем со мной.

Сухая морщинистая кисть ощущалась, как вполне материальная. Хотя они оба нематериальны.

– Жжется твоя рука… – пробормотала старуха. – Ишь ты, тепло… Тепло, но жжется… Жжется, зато тепло…

– Идем. Нужно собрать остальных, наружу выйдем все вместе.

Дальше двинулись вдвоем. Снова рябь и картинка: на этот раз не жилая комнатушка, а длинное помещение с каким-то оборудованием. Ткацкие станки?.. И возле них смутно намеченные фигуры – ненастоящие. Здесь только один настоящий, за конторкой в углу. С юных лет нацелился зарабатывать деньги, заставляя других на себя трудиться, платил гроши, заодно и чужую жизненную силу присваивал: сперва это получалось само собой, но однажды уяснил, что делает, и тянул из других уже осознанно. Главным образом из своих работников. Иной раз мелькало, что это неправедная жизнь, но он заглушал такие мысли выпивкой и бравадой: надо быть хищником, хозяином над людьми, а кто этого не умеет, тот твоя законная добыча. Кончилось тем, что на мануфактуре вспыхнули беспорядки, и его убили. Здесь он кое-что переосмыслил: лица, разговоры, эпизоды из прожитой жизни так и вертелись перед ним нескончаемым хороводом, словно демоны крутили шарманку – а толку-то, теперь уже ничего не поменяешь.

На то, чтобы считать всю эту информацию, ушло несколько секунд.

– Вставай, идем с нами, – бросил Хантре.

– Куда? – ощущение сиплого пропитого голоса – ага, он был пьян, когда надсадно кашлявший ткач проломил ему череп молотком.

– Отсюда. Наружу.

– Мое наказание закончилось?.. Я прощен?!

– Ты сам себя наказал. Если таскаться по болоту, где людям ходить нельзя, провалишься в топь. Если безостановочно жрать чужую жизненную силу, тоже провалишься – туда, где такие упыри склеиваются в единого сверхдемона. А насчет прощения вопрос не ко мне. Поинтересуйся у своих бывших работников, если когда-нибудь их встретишь. Дай руку.

Такие, как этот «хозяин жизни», всегда вызывали у него неприязнь, но Хантре с самого начала понимал, во что ввязался: вряд ли кто-то из тех, кого поглотил Вуагобу, будет ему симпатичен. Он должен увести отсюда всех, кого сможет, независимо от своего отношения к ним.

– Так, теперь ее возьми за руку. Идем цепочкой, собираем остальных. Ни в коем случае не расцепляйте руки.

Следующий – подросток. Родился калекой, всю свою недолгую жизнь тяжело болел, и после того, как угодил сюда, остался в этом образе. В семье его любили, заботились, чувствовали себя виноватыми, а он всячески подогревал это чувство вины. Постоянно твердил, что он им на самом деле не нужен, они хотят его бросить, они занимаются всякими интересными делами – это с их стороны предательство, и ему от этого больно. Если они взаправду его любят, они не должны заниматься ничем интересным, и никуда ездить не должны, и надолго уходить тоже не должны, потому что если кого-то нет рядом, он чувствует, что его бросили. Вовсю тянул из них жизненную силу, как снаяна из своей жертвы. Благодаря такой подкормке дожил до пятнадцати лет, а потом его затянуло сюда, несмотря на пожелания добрых путей. На тот момент он был конченым упырем, в то время как его самоотверженное семейство напоминало замученные бледные тени. Зато здесь до него дошло, кем он был в минувшей жизни. Мечтал прогрызть путь наружу, родиться снова и не повторять прежних ошибок.

Этому тоже пришлось объяснять, что его участь – не наказание, к которому он кем-то приговорен, а результат его собственного выбора. Сам себя наказал. Выбрал стать упырем, вот и угодил к упырям. В следующий раз выбирай что-нибудь другое, не жри тех, кто тебя любит, даже если болеешь и тебе плохо. Парень при жизни был начитанный – можно надеяться, понял.

Женщина из Шибевата. Не удивительно, в Шибевате у Вуагобу питомник, оттуда он много получает и многих поглощает. Тетка родила восьмерых дочерей и теперь сокрушалась о том, что с ними сделала, ведь она же знала, что это такое, сама из-за этого до старости мучилась – то воспалится, то начинает зудеть и кровить. От своих дочерей и невесток она питалась: все было сделано