Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

— Да здравствует императрица! — кричали одесситы.

Знаки почтения они оказывали и Воронцову. В городе графа боготворили. Он пользовался не меньшим расположением, чем дюк де Ришелье.

Из Одессы дорога лежала на Измаил. Ознакомившись детально с обстановкой, государь сделал первые распоряжения к осаде Варны. Чудилось: когда русские войска возьмут Варну, восточный вопрос будет решен окончательно и будущее империи обеспечено неприкосновенностью границ. Варна пала через несколько недель, но обстоятельства не позволили ощутить сладость победы.

Скакали во весь опор, выслав вперед фельдъегеря для приготовления лошадей. Ночи — хоть глаз выколи. Тьма египетская — и факелами не разогнать. Щедрые и холодные осенние дожди превращали дороги в сплошное месиво. Да, несчастье России — в дорогах. В Петербурге намеревались появиться неожиданно и незамеченными, однако кавалергарды, посланные с турецкими знаменами, взятыми под Варной, узнали, окружили коляску и едва не выпрягли лошадей, чтобы катить дальше к дворцу на руках.

В Зимнем императрица, опустив налитый слезами взор, тихо произнесла:

— Болезнь твоей матери приняла ужасающие формы, Alex! Она очень страдает. Будем молиться!

Организм императрицы Марии Федоровны был настолько крепок, что долго не сдавался после того, как доктор Арендт сказал, что она не поправится. Мария Федоровна продержалась до 24 октября. Она даже настаивала на том, чтобы привели Бенкендорфа. Арендт никого не допускал в спальню, опасаясь, что волнение ухудшит состояние умирающей. Кроме императора, проститься с матерью разрешили только великим князьям Константину и Михаилу, которые приехали с юга, из-под Тульчина. На вопросы Марии Федоровны о Бенкендорфе Арендт велел отвечать, что он-де сам заболел в дороге и не может приехать к ней.

Последняя ночь оказалась особенно мучительной. Душа императрицы не хотела расставаться с телом. Сыновья стояли у постели со склоненными головами. Бенкендорф невольно отметил, что великие князья Константин и Михаил с возрастом стали больше походить на отца. Лишь император сохранил привлекательные черты материнского лица.

Почти за тридцать лет после гибели государя Павла Петровича близкие привыкли к неизменному присутствию и участию Марии Федоровны в благотворительных делах. С воцарением Николая Павловича ее влияние стало более ощутимым и значительным. Она получила возможность действовать и через Бенкендорфа, который беспрекословно выполнял любое пожелание императрицы.

На следующий день в неурочный час Бенкендорфа позвали в Аничков. Император познакомил его с завещанием.

— Все портреты твоей матери моя покойная мать просит разделить между тобой, сестрами и братом Константином, о смерти которого она ничего не знала. Самый лучший миниатюрный портрет она предназначала Константину, считая его более остальных похожим на Тилли. Теперь я его передам вашей сестре Марии Шевич. Так, я полагаю, будет справедливо.

Далее покойная императрица напоминала всем, кто прочтет завещание, что она исполнила обязанности матери относительно детей Тилли, назвав ее добрым и достойным другом. Она дала всем воспитание, позаботилась о приданом дочерей и сверх того поместила в кассу Воспитательного дома капиталы на их имя. Императора она просила, чтобы позволил пополнить взятые Бенкендорфом и Марией суммы из казны. «Верную службу надобно ценить!» — сказал государь, грустно улыбнувшись.

— Теперь ты должен меня слушаться, Алекс! Я тебе вместо отца и матери. Слышишь, что она пишет? Прошу императора, — прочел он медленно и внятно, — не оставить своим покровительством детей женщины, бывшей моим искренним другом и память которой будет всегда мне дорога. Волей-неволей я не оставлю тебя своим покровительством, выполняя завет матери.

— Государь! — И Бенкендорф склонился в глубоком смятении перед императором.

Он не мог произнести ни слова. Вся жизнь — давнее и недавнее прошлое — промелькнула в ту минуту перед глазами. Завещание покойной императрицы укрепило связь между ним и государем, и не только замечанием о служебном рвении Бенкендорфа. Она напомнила сыну, что исполняла материнские обязанности по отношению к людям не одной с ними крови и на том свете не перестанет беспокоиться о их будущем. Эта обнародованная открыто нерасторжимость фамилии Романовых и Бенкендорфов, если вспомнить, какие обязанности были возложены на последнего, превращали его в нечто большее, чем друг и соратник государя, отвечающий за безопасность царской семьи. Бенкендорф становился вторым лицом в империи, и теперь соперничество с Дибичем, Чернышевым, Орловым и любым другим человеком принимало иной привкус. Однако и обязанности у Бенкендорфа становились другими. Если в Витебске по дороге на юг, пригласив Бенкендорфа впервые в свою коляску, император подчеркивал доверие и благоволение, то с момента вскрытия завещания соединяющие узы превращались из служебных в родственные. Это волшебное превращение могла совершить лишь покойная императрица, упомянув о материнских обязанностях по отношению к детям Тилли. И надо отдать должное государю — он не пренебрег словами матери и через десяток лет, когда Бенкендорф заболел и его участие в государственном управлении стало в известной степени условным.

Но пока он был в силе и служил крепкой опорой. Удачная война с Турцией и подписанный в следующем году Адрианопольский мир развязывали руки России на Европейском континенте и позволили императору, хотя бы внутренне, противостоять грядущим революционным событиям во Франции и Польше. Падение Варны оказалось происшествием первостепенной важности. Война с Турцией выявила многие слабости в армии и военном министерстве, но все-таки подтвердила мощь русского оружия и обоснованные претензии России на юге и востоке.

Крепость Варна, лежащая у подошвы Малых Балкан, на прямом береговом сообщении с Бургасом и другими портами Черного моря, имела для России большую важность. С покорением ее армия соединялась с флотом и дальнейшему наступлению внутрь страны открывался удобнейший из всех путей для перехода через Балканский горный хребет. Сама крепость состояла из главного вала с сильными бастионными фронтами и широким глубоким рвом — в окружности до семи верст. Капудан-паша возглавлял двадцатитысячный гарнизон при двух — без малого — сотнях орудий. А теперь это все перестало угрожать России. Последний штурм Варны был действительно триумфом армии. Два бастиона, особенно упорно сопротивлявшиеся, подняли на воздух мины. Прилегающий к ним городской квартал превратился в груду развалин. Дом, где жил паша, рухнул. После двух с половиной месячной осады Варна сдалась. Корпус, спешащий на помощь, отступил под атаками войск генералов Бистрома и принца Виртембергского. Кампания 1829 года, предшествовавшая подписанию мира, была обеспечена блестящими успехами. Вообще император был доволен действиями и армии, и военачальников. И адмирал Меншиков, и Воронцов, и генерал Головин, и Бистром, и принц Виртембергский доказали еще раз свои таланты на поле битвы, а не в манеже. Да и сам государь перенес немало за время поездки на юг. Он не пожалел, что назначил руководить операцией графа Витгенштейна, хотя его отговаривали.