Грехи людские - Маргарет Пембертон

В июне Адам приехал ее навестить, и при первом же взгляде на него она поняла: он приехал не с доброй вестью.

– Ну что? – испуганно спросила Элизабет, вставая из-за рояля и медленно подходя к нему. – Что случилось?

– Мне очень жаль, – начал Адам, взяв ее за руку. – Поверь, действительно очень жаль.

После их возвращения в Англию Адам делал все возможное, чтобы отыскать хоть какие-то следы Рифа среди военнопленных. И вот теперь он наконец получил официальную бумагу. Но в ней было вовсе не то, чего ждала Элизабет. И она сразу обо всем догадалась.

– Нет! – воскликнула она, вырвав у Адама свою руку. – Я не верю! Он жив! Я чувствую, что он жив!

Адам медленно вытащил из внутреннего кармана пиджака извещение.

– Он пропал без вести, предположительно – погиб... Очень жаль, Бет.

Она не нашла в себе сил взглянуть на бумагу, которую протягивал ей Адам. Повернувшись на каблуках, она подошла к стеклянным дверям и уставилась на только что распустившиеся розы.

– Нет! – решительно заявила она, не позволяя Адаму взять ее за руку. – Я не могу поверить! Он жив, Адам, и он непременно вернется!

16 августа сдалась Япония, и война на Востоке наконец-то завершилась.

– Скоро наш папа приедет! – радостно сказала Элизабет Николасу Рифу, подкидывая его на коленке. – Скоро мы будем вместе гулять, он научит тебя играть в футбол, и мы будем великолепно проводить время. Сам увидишь!

Николас Риф с нежностью взглянул на мать. Для него отец был простым сочетанием звуков, чем-то абстрактным, так что маленький Николас и не особенно возражал бы, скажи ему мать, что, напротив, отца еще долго ждать. Мальчик не представлял, что это за штука такая – отец. Да и никто не был ему нужен, чтобы научить играть в футбол или в крикет. Дело в том, что дядя Адам уже научил его этим играм. Николас поцеловал мать в щеку, сполз с ее колен и на своих еще нетвердых ножках потопал к Юнг Шуи.

Теперь каждый день Элизабет ждала известий. В Лондоне образовалось целое гонконгское землячество: туда входили жены, вдовы и другие родственники военнопленных и интернированных англичан. Элизабет постоянно бывала на проходивших в столице заседаниях землячества, надеясь узнать что-либо о судьбе Рифа из списков, которые печатались регулярно и для многих служили подлинным успокоением. Перепечатывались также и выдержки из писем военнопленных домой, несмотря на то что в них была лишь позитивная информация (потому что ничего иного японская цензура попросту не пропустила бы). К концу сентября землячество получило известие о том, что более тысячи человек бывших военнопленных из Гонконга отправлены морем в Ванкувер.

– Они возвращаются, – прошептала Элизабет. – Теперь уже осталось ждать недолго. О, Риф, умоляю, напиши! Дай знать, где ты сейчас!

Но он не писал ей. Впрочем, она понимала: откуда ему было знать, где она? Приходилось ждать, когда военная почта переадресует ей его письмо. Элен же написала ей – письмо пришло через Красный Крест: она жива-здорова, хотя годы заключения и не прошли для нее бесследно. Элен намеревалась вернуться в Англию при первой же возможности.

– А с ней приедет и Ламун, – радостно добавила Элизабет, обратившись к Адаму. – Невероятно! Ламун и Том собираются пожениться.

Первая группа бывших военнопленных из Гонконга прибыла на борту «Иль де Франс». Членам землячества власти посоветовали не ездить в Саутгемптон встречать вернувшихся, потому что всех этих людей решено было сразу же направить дня на три в карантин. Элизабет и не подумала внять этому предупреждению. Она должна была быть там, когда корабль подойдет к причалу. Пусть Рифа не окажется на борту, и пусть официальные лица продолжают утверждать, что он пропал без вести и скорее всего погиб, – она все равно должна быть в Саутгемптоне.

Адам отвез ее в порт. Он не знал, как будет себя вести Элизабет, увидев, что Рифа нет среди прибывших, и опасался самого худшего.

Стоял прохладный осенний день. Им пришлось дожидаться вместе с небольшой группой озябших людей, когда прибывшие наконец спустятся по трапу и впервые после большого перерыва ступят на британскую землю. Элизабет подняла воротник пальто, чтобы хоть как-то защититься от холодного ветра. Ее глаза горели решимостью. Риф, должно быть, где-то там, среди этих людей. Он должен быть там, не может не быть!

Изможденные мужчины один за другим сходили по трапу. Женщина рядом с Элизабет вдруг с радостным возгласом ринулась вперед, выкрикивая какое-то имя. Мужчина, очень похожий на других сутулостью, изможденным выражением лица и заплечным вещмешком, начал недоуменно озираться, затем выражение недоумения сменилось удивлением, потом откровенной радостью. Он бросил вещмешок на землю и раскрыл объятия.

Прибывшие по одному спускались на пристань. Но среди них не было высокой широкоплечей фигуры с шапкой иссиня-черных волос, только сутулые, смертельно усталые люди, которые все еще не могли поверить в то, что вновь оказались на родной земле, и были несколько удивлены тем обстоятельством, что так мало народа пришло их встречать.

Когда последний из прибывших сошел по трапу, Элизабет продолжала стоять неподвижно. Ее глаза блестели, ветер ерошил волосы.

Адам легко прикоснулся к ее руке. Она отрывисто сказала:

– Будут и другие корабли, Адам! Много других кораблей!

Больше она ничего не добавила.

Назад ехали молча. Адам подвез Элизабет до «Фор Сизнз».

В тот день он спросил, не хочет ли Элизабет вернуться к нему.

– Нет, – ответила она, почувствовав, как запершило у нее в горле. – Риф жив, Адам, я уверена!

– Дорогая, – мягко произнес Адам, взяв ее руки в свои. – А что, если нет? Если выяснится, что его нет в живых, выйдешь ли ты тогда за меня, Бет? Мы будем жить так же счастливо, как прежде.

Слезы брызнули у нее из глаз.

– Нет, Адам! – прошептала она, испытывая к нему огромную, но дружескую, родственную любовь. – Нет, то, что между нами было, – прошло. Уже не вернешь!

Действительно, были и другие суда, на которых возвращались домой бывшие военнопленные. Элен вместе с Джереми и Дженнифер прибыла в конце октября, Элизабет с Адамом отправились в Ливерпуль их встречать. Когда Элен спускалась по трапу, все еще величественная и красивая, хотя и очень похудевшая в результате перенесенных страданий, Элизабет не сдержалась и всхлипнула, но тут же совладала с нахлынувшими чувствами и взяла себя в руки.

– Элен! О, Элен! – воскликнула она. – Я так рада видеть тебя!

– Я тоже, – устало ответила Элен. Вокруг ее глаз и рта собрались морщины, которых прежде не было.

Адам тоже крепко обнял ее, искренне тронутый застывшим на лице Элен выражением страдания. Правда, он успел подумать, что, вероятно, и она удивлена происшедшей в нем переменой. Ему было всего пятьдесят четыре года, но война и тяжелый путь до Чунгкина оставили на лице Адама неизгладимые следы. Он преждевременно состарился, его хромота стала более заметной, волосы совсем побелели.