Ричард Львиное Сердце - Ирина Александровна Измайлова

были побойчее с коровами. А когда оно перестанет действовать, твоя ведьма не сказала?

— Утром. Ну... У кого как. Но это всего на несколько часов.

— Тогда до завтра! И не думай, что я побегу искать первую попавшуюся юбку. Как-нибудь переживу.

На следующий вечер они смеялись, вспоминая этот разговор. Алиса показала пустую бутыль, признавшись, что сразу всё вылила и долго потом читала молитвы, чтобы Бог простил ей эту выходку. А когда за окном её комнаты ночь опустила свой непроницаемый полог и дворцовая стража, шумя трещотками, прошла под стенами замка, Луи сказал:

— Боюсь, сегодня я просрочил свой уход: меня уже не выпустят. И, не дай Бог, поймают. Что скажет король? Придётся остаться! Надеюсь, ты не думаешь, что до сих пор действует бычья закваска?

Вот так они стали и в самом деле мужем и женой. Только под венец пойти не успели. Если б не его отъезд, Луи уж сумел бы устроить это. Но Алиса понимала его и не упрекала. Она действительно любила и готова была ждать, как ждала его возвращения из Крестового похода.

Луи ещё раз поцеловал надпись, вышитую её руками, и встал с постели. Он спал в штанах и рубашке, сняв лишь верхнюю одежду. И на сей раз не из-за брезгливости — на этом постоялом дворе постель оказалась удивительно чистой. Но ездить в одиночку небезопасно, а оруженосцев на сей раз взять было нельзя — разве бродячим трубадурам полагаются оруженосцы?

В сумке, поверх свёрнутой кольчуги, аккуратно засунутые в шлем, лежали кожаная фляга и мешочек с несколькими ломтями хлеба, оставшимися от ужина. Луи не хотелось лишний раз спускаться в общую комнату и звать хозяйку, поэтому он уже подумывал откупорить флягу, глотнуть вина и, закусив хлебом, пойти проведать свою лошадь. Само собою, он путешествовал не на прекрасном арабском жеребце, привезённом из крестового похода, — такой конь выдал бы его получше меча с девизом. Красивую краковую кобылу ему подобрала в своей конюшне Алиса, и молодой рыцарь согласился, что на такой лошади вполне может странствовать и небогатый рыцарь, и разжившийся некоторыми деньгами трубадур. Теперь они всё чаще попадались верхом: опять же, уж больно неспокойное время!

Однако едва граф поднёс к губам горлышко фляги, как снизу послышался шум: сперва громкий топот копыт (причём слышно было, что скачет примерно с десяток лошадей), затем высокий, но определённо мужской голос по-немецки окликнул хозяина. Тот, видимо, выбежал навстречу приезжим и что-то затарахтел, пыхтя и часто повторяя одни и те же слова. Ещё один голос, низкий и грубый, отдал какие-то приказания, и, судя по фырканью коней, всадники начали спешиваться.

Луи, за годы боевых походов привыкший не доверять случайным встречным, осторожно подошёл к окну и выглянул так, чтобы полуотворённый ставень скрывал его от тех, кто находился внизу.

На дороге перед постоялым двором топтались девять лошадей, но всадников оказалось восемь. Пятеро уже соскочили с седла и привязывали лошадей к специально вбитым неподалёку от колодца столбам. Трое ещё были верхом, и один из них держал в поводу невысокого гнедого коня с заботливо расчёсанной светлой гривой. Увидав этого конька, граф Шато-Крайон вздрогнул и напрягся: — именно на нём отправился в путешествие Блондель!

Опытный взгляд воина тотчас скользнул по седлу и бокам лошади. Так и есть! В нескольких местах на тёмной шерсти выделялись ещё более тёмные пятна. Кровь! Её было немного, но это ни о чём ещё не говорило. Всадник мог получить рану и сразу упасть с седла. Возможно, мёртвый, возможно — тяжело раненный. А, может, на его коня брызнула кровь раненного или убитого им врага. Так или иначе, Блондель с кем-то сражался...

Что до всадников, то это были определённо воины: все в кольчугах и в немецких шлемах-«шляпах», надетых на кольчужные капюшоны. Плащи тёмные, без крестов или каких-то других знаков отличия. Старшим среди них казался тот, кто отдавал приказания низким грубоватым голосом — мужчина лет сорока, густобородый, бровастый, крепкий, одетый в кольчугу более тонкой работы, чем у остальных.

Луи внимательно рассматривал небольшой отряд, стараясь понять, откуда они приехали. Скорее всего, не с той стороны, с какой он ожидал Блонделя. Стук копыт донёсся из-за леса, который накануне вечером миновал сам Шато-Крайон, а вовсе не со склона горы Штольцберг. Как же попал к этим людям конь рыцаря-трубадура, и куда девался он сам?

Ответ на свой второй вопрос Луи получил немедленно. Двое всадников, ещё сидевших в сёдлах, тоже спешились, и, взяв лошадей под уздцы, повели к колодцу. Когда кони отошли друг от друга, открылось то, что они загораживали: за спиной у одного из них оказался человек со связанными впереди руками, прикрученный короткой верёвкой к седлу. Его простая кожаная куртка была порвана на плече, рукав рубашки висел, почти совершенно отодранный, обнажая окровавленное плечо. В крови были и лицо, и свалявшиеся, потемневшие от пыли волосы — беднягу тащили на верёвке за лошадью и, когда недоставало сил бежать, тот падал и волокся по дороге.

Все эти злоключения, конечно, изменили облик пленника. Но не до неузнаваемости. И Луи сразу узнал в нём своего спутника. Да, это был Блондель!

Глава 3

Спица, кинжал и арбалет

— Вот так история! — прошептал молодой рыцарь.

Несколько мгновений он ломал себе голову: как хотя бы дать знать Блонделю, что он здесь? С одной стороны, тот наверняка помнит, где они должны встретиться. Но показаться нужно обязательно — вдруг бедняга решит, что Луи уехал или тоже попал в беду? А ему нужно приготовиться бежать: Луи не сомневался, что сейчас обязательно что-нибудь придумает.

Выручил тот же самый петух, который недавно своим бесцеремонным воплем прервал сон рыцаря. Оказывается, дурная птица всё ещё торчала на ставне окна. И, очевидно решив покрасоваться перед вновь прибывшими, опять заорала своё