Ричард Львиное Сердце - Ирина Александровна Измайлова

мужества, мессир! — улыбнулся Луи. — Но только предупреждаю: где бы мы ни расположились, будь там хоть перины из лучшего фламандского полотна, набитые чистейшим пухом, я не засну, покуда не услышу, что с вами приключилось, и каким образом вы угодили в западню.

Глава 4

Третий куплет

— Неподалёку от Вены расположен очень красивый замок. Его лет двести назад построили. Он называется Дюренштейн. В последние годы Леопольд Австрийский очень часто и подолгу в нём бывает. И у меня с самого начала родилось подозрение, что там он и мог бы укрыть короля Ричарда. Ещё когда я был здесь полгода назад, мне именно так и подумалось. Хотя и не было доказательств, что его величество попал в плен именно к Леопольду. А вот на этот раз мне довелось в одном венском трактире услыхать беседу двух солдат. Один рассказывал другому, что в Дюренштейне усилили охрану, потому как там содержат какого-то очень знатного пленника.

Блондель говорил, стоя на коленях возле небольшого ручейка и старательно умываясь. Шагах в двадцати от воды, среди группы невысоких, нарядно распушившихся сосенок, были расстелены плащи путников и сложены их дорожные сумки (благо сумка Блонделя так и осталась притороченной к седлу его гнедого конька, а потому не пропала).

В небольшом очажке, сооружённом из четырёх положенных крестообразно камней, трещали сухие сучья, а на деревянном вертеле аппетитно румянилась тушка тетерева, которого графу повезло подстрелить, едва они устроили привал. Если бы не эта удача, на ужин у бедных менестрелей остались бы только ломти хлеба да полфляги вина, которое так и не успел выпить Луи Шато-Крайон. Правда, молодые люди тревожились — а не устроили ли они запрещённую охоту на земле какого-нибудь барона и не грозит ли им лишиться глаз за такую дерзость[86], однако лес казался достаточно диким, да и бояться здешней стражи после уже пережитой погони и схватки казалось смешно.

— Оказавшись в Вене, я узнал, что герцог Леопольд сейчас вновь в Дюренштейне, и что не так давно его посетил гонец от императора Генриха, — продолжал Блондель свой рассказ. — Это меня насторожило, и я решил попробовать проникнуть в замок.

— Пожалуй, это было слишком рискованно! — заметил Луи, поворачивая вертел над огнём и на всякий случай прислушиваясь: ему сейчас очень не хотелось неожиданных встреч и драк.

— Да, я понимал, что рискую... Но, как выяснилось, рисковал я не зря!

Рыцарь-трубадур встал и, отряхивая воду со своей куртки, подошёл к костру. Теперь, когда на его лице не было запёкшейся крови, ещё заметнее стали багровые кровоподтёки и длинная ссадина, прочертившая правую щёку. Левый глаз почти не видел, распухла и верхняя губа.

— Мессир! Я бы не советовал вам в ближайшую неделю попадаться на глаза вашей даме сердца, — усмехнулся Луи. — Дамы любят перевязывать боевые раны, но совершенно теряются, когда видят синяки. Им не втолкуешь, что стерпеть зуботычину иной раз — больший подвиг, чем получить удар мечом. Но я хочу услышать, что было дальше.

— А эта птица ещё сырая? — голодный взгляд правого глаза Блонделя алчно скользнул по тетеревиной тушке.

— Боюсь, ей ещё надо подрумяниться. — Луи снова повернул вертел. — Пока глотните вина и закусите хлебом. Ну так что же в Дюренштейне? Неужто вы и вправду туда пробрались?

— Нет, — покачал головой Блондель. — Там глубокий ров, всегда поднятые мосты и надёжная стража, которая бдит и днём, и ночью. И «всяких там бродяг-миннезингеров», как выразился начальник стражи, они не пускают — потому как дескать их милость господин герцог такого сброда не любит. Я не стал спорить и принялся слоняться вокруг замка, будто бы подыскивая место для ночёвки, но на самом деле рассматривая стены и бойницы.

С восточной стороны ров совсем узкий, зато стена высотой не менее двадцати туаз. Клянусь, — такие высокие стены я видел только в Птолемиаде, да ещё в Аскалоне[87]. И над стеной чуть-чуть виднеется башня — не донжон, а, скорее, более старая часть замка. Бойниц в стене я не приметил, но когда стемнело, увидел, что на чёрном фоне башни как будто колышется пятнышко света. Значит, там есть небольшое окно, и за этим окном, наверное, горит свеча. Тут меня обуяла дерзость — я достал свою лютню и заиграл. Поиграл-поиграл и стал слушать. И... Нет, вы не поверите!

В волнении Блондель умолк, взял из рук Луи флягу и отпил ещё несколько глотков. Шато-Крайон молчал, ожидая, пока трубадур справится с собой.

— Я бы и сам не поверил! — воскликнул трубадур. — Было совершенно тихо. И вот я услыхал, как сверху, прямо из той бойницы, где был виден свет, донёсся голос. Он пел песню... песню, что сочинил Ричард там, в Палестине! Песню, которую мы с ним пели вдвоём.

Луи так и подскочил:

— Ты... Вы... Ты уверен!?

— Ещё как! Да я её узнаю из сотни песен. Вот послушай!

Подтащив к себе сумку, молодой человек вытащил оттуда свою лютню, быстро её настроил, и его пальцы скользнули по струнам.

— Хочешь ли злата, рыцарь мой милый, Чтоб не потратить до самой могилы, Чтоб унести не было силы, Хочешь иль нет? — Что мне твоё хладное злато? Счастлив ли всякий сильно богатый? Прочь уходи, искуситель рогатый - Вот мой ответ!